Нежеланная жена - Рэчел Линдсей

— А вам не хотелось жить отдельно?

— Я уже перестала об этом думать. Мне здесь очень удобно — и готовить самой не надо.

— Ваша мама готовит на всю семью?

Бетти хихикнула:

— Она даже яйца не умеет сварить. Нет, у нас есть повар.

— Понятно.

— Боюсь, что вам это трудно понять, — снова хихикнула Бетти. — Ничего, пора привыкать к этому, и еще ко многому другому.

И действительно, верная своему слову, Бетти так и сделала. С помощью настойки из лимона она вернула блеск, уныло повисшим, волосам новой подруги, подстригла ей челку, заставив ее спускаться на лоб мягкими волнистыми прядями, заплела косу и уложила ее вокруг головы Тани.

— Надеюсь, ты ничего не имеешь против косметики?

Бетти, не дожидаясь ответа, начала мягкой губкой наносить на лицо Тани макияж.

К счастью, сестра Адриана оказалась не только решительной, но и искусной в этом деле. В результате, через некоторое время, посмотрев в зеркало, Таня не узнала себя. Платье, которое отдала ей Бетти, скрадывало худобу. Лиф платья, расшитый бисером, подчеркивал нежную округлость груди и, в то же время, скрывал острые ключицы. Мягко развевающаяся юбка скрывала костлявые бедра и делала акцент на невероятно узкой талии. Но самые большие изменения претерпело ее лицо: Таня стала почти такой, какой была когда-то, — она всегда надеялась, что сможет вернуть былую красоту, если у нее будет возможность. Легкий слой румян подчеркивал высокие скулы, специальный крем скрывал темные круги под глазами, тушь оттеняла длинные ресницы, обрамляющие большие фиолетовые глаза, похожие на огромные фиалки, растущие на холмах ее родины.

— Ты будешь выглядеть еще лучше, если поправишься на несколько килограммов, — с видом знатока сказала Бетти. — Но и так ты выглядишь в сто раз лучше, чем вчера вечером. Адриан тебя не узнает.

Радость Тани как рукой сняло. В обществе этой милой добродушной девушки она почти забыла о своем положении, но теперь мрачные мысли снова овладели ею. Она не могла сдержать слез и со сдавленным всхлипом кинулась в свою комнату и бросилась на постель. Как ей жить в чужой семье и притворяться, что она совершенно посторонняя женщина главе этой семьи? Как может она забыть те несколько счастливых недель, которые они провели вместе? Но забыть их необходимо. Если она этого не сделает, то погубит нынешнюю жизнь Адриана.

— Дай мне сил остаться, — шептала она, молитвенно сложив руки, — и прошу тебя, Господи, дай мне силы уйти, когда будет нужно.

Дни шли. Хорошая еда и отдых заметно сказались на внешности Тани. Румяна ей стали не нужны, да и тело начало обретать прежние очертания.

После нескольких первых, самых тяжелых дней, Таня постепенно заняла в семье свое место. Она привязалась к детям Бетти с первого взгляда, как и они к ней, но ее любимицей стала пятилетняя Эмма, чьи белокурые локоны и серьезное личико напоминали Тане себя, в раннем детстве. Совсем другой характер был у трехлетнего Тима: отважный, резвый, всегда веселый, очень сообразительный, он пользовался всеми этими качествами, чтобы добиваться своего, и с ним нелегко было сладить. Но Таня с радостью готова была решать любые проблемы, лишь бы отвлечься от своих горестных мыслей. А приглядывать за Тимом было таким хлопотливым делом, что времени, на праздные размышления, не оставалось.

В семье с ней обращались бережно и заботливо. Она думала, что ей полагается есть вместе с детьми, в детской, но Адриан на это не соглашался.

— Но я с удовольствием посижу за столом с детьми, — уверяла она.

— А я настаиваю, чтобы ты ела с нами.

В результате сошлись на компромиссе — Таня согласилась есть вместе со всеми, когда Адриан бывал дома, а в его отсутствие могла есть в детской. Именно в такие минуты она бывала весела и спокойна. Ведь в общей столовой ей приходилось сносить ледяную вежливость миссис Честертон, а также показное дружеское отношение Адриана, который изо всех сил притворялся, что они с ней просто хорошие друзья, словно забыв, что когда-то они были намного больше, чем друзьями.

Единственно, кто вел себя с ней естественно, были Бетти и Дик Тафтон. Они всегда приглашали ее с собой, когда шли в местный кинотеатр или к друзьям в гости. Но Таня всегда отказывалась, напоминая им, что, раз она известна в округе как гувернантка, она не должна появляться в обществе вместе со своими хозяевами.

Неохотно признавая ее правоту, они оставили Таню в покое, и постепенно это сделали все остальные. Погруженный в хлопоты предвыборной кампании, Адриан больше не настаивал, чтобы она ужинала вместе с семьей, когда он бывал дома, и они встречались только за обедом по воскресным дням, когда дети ели вместе с родителями.

Шли недели, сливаясь в одну сплошную череду будней, и незаметно подкралось лето. Как-то вечером, уложив детей спать, Таня вышла прогуляться в сад. День был очень жарким, и она с облегчением вдыхала прохладный, ароматный, вечерний воздух. Сидя на берегу пруда с лилиями, который стал ее излюбленным местом уединения, она склонилась над водой и опустила в пруд пальцы. Ее отражение глянуло на нее из стоячей воды: заходящее солнце окрашивало золотистые пряди ее волос, и казалось, что в пруду рассыпана золотая пыль.

— Я тебя не узнал издалека, — раздался голос Адриана у нее за спиной.

Резко вздрогнув, она обернулась и увидела, что муж идет к ней.

— Ты так изменилась. — Он блуждал взглядом по плотно облегающему платью из кремового льна, по загорелым стройным ногам и тонким ступням в красных сандалиях.

— Неужели так сильно?

— Да. Ты уже не похожа на ту девочку, что я встретил когда-то в Ровнии, да и на ту женщину, которая внезапно появилась у нас, — тоже.

— Ты тоже изменился.

Он ничего не ответил, и Таня отвернулась от него и стала смотреть на пруд. В прозрачной воде она видела отражение до боли знакомого и любимого человека: высокий, загорелый, в белоснежной рубашке. Она вздрогнула всем телом и отодвинулась от него.

— Мне пора идти к детям. В такую жару они не могут усидеть на месте.

— Не надо так серьезно относиться к своим обязанностям. Ты гувернантка только для вида. А в семье, для своих, ты по-прежнему…

Адриан сконфуженно замолчал, но Таня не захотела прийти ему на помощь, и от ее пристального взгляда он смутился еще больше.

— Ну, ты понимаешь, что я хотел сказать.

Она кивнула.

— Мне все равно, как ко мне относится твоя семья.

— Для тебя главное, как я к тебе отношусь?

— Да. Но я на тебя за это не сержусь. Я понимаю, почему мой приезд принес тебе столько хлопот. Если бы я знала об этом заранее, я осталась бы в Ровнии. Но, к сожалению, я уже не могу туда вернуться.

— Хочешь сказать, ты поехала бы туда, если бы тебе разрешили? Но ты, как будто, говорила, что ненавидишь их режим?