Гладиаторы - Артур Кестлер

— Как нам быть с вами? — обратился он к ним.

— Возьмите и нас с собой! — взмолился пастух с лошадиными зубами. — Я знаю леса Лукании.

— У нас нет для них оружия, — напомнил Крикс. — И потом, они староваты.

— Откуда ты знаешь, что мы тоже хотим идти с ними? — обратился к пастуху другой солдат. — Вас всех поймают и повесят, попомните мои слова.

Солдаты, пребывая в сомнении, долго переговаривались. Наконец, вперед выступили несколько из них, в том числе пастух.

— Тебя мы принимаем, — сказал Спартак пастуху. Тот от радости подпрыгнул и ринулся к гладиаторам. Гладиаторы посторонились.

— Опомнись! — угрожающе сказал ему Крикс.

Пастух виновато вобрал голову в плечи и перешел к слугам. Кто-то из слуг сунул ему в руки дубинку. Пастух оскалил лошадиные зубы и помахал дубинкой в воздухе.

Человек в шкурах стал спрашивать у других солдат, пожелавших примкнуть к гладиаторам, сколько им лет и чем они занимались до воинской службы. Судьбу каждого гладиаторы решали голосованием. За некоторых голосовали единогласно, по поводу других голоса разделились. В конце концов приняты были только те, кто помоложе; присоединившись к слугам, они тоже получили кто дубинку, кто меч, кто трезубец. Отвергнутые вернулись к своим и снова уселись на булыжники.

Солнце уже было готово высунуться из-за горизонта и окрашивало небеса в цвет крови. Слюдяные окна трактира поблескивали. Крикс и гладиатор в шкурах слушали несвязные речи своих людей. Наконец, Крикс сказал Спартаку, презрительно пофыркивая:

— Если бы мы с тобой ушли сейчас вдвоем, нас никогда бы не поймали. Отправились бы в Александрию. Женщин в Александрии хоть отбавляй.

Человек в шкурах внимательно его слушал.

— Верно, скрыться вдвоем куда легче, — подтвердил он. — Но в порту Путеолы есть разные люди.

— Если у тебя водятся денежки, на борт корабля тебя пустят без лишних вопросов, — сказал Крикс.

— Нет, — сказал Спартак. Крикс молча ждал продолжения. — Сейчас так нельзя, — прозвучало из-под шкур. — Возможно, позже…

— Ну да, позже, — пробурчал Крикс. — Когда нас повесят.

Гладиатор в шкурах размышлял, глядя на остальных, радостно суетящихся во дворе.

— Сейчас нельзя, — повторил он. — Может быть, ты хочешь уйти сам, один? — спросил он после паузы, пристально глядя на Крикса.

Тот ничего не ответил. Отойдя от Спартака, он остановился у стены. Гладиаторы шумно спорили, решая, как быть дальше. Всеми владело радостное возбуждение. Неожиданно человек в шкурах запрыгнул на стол и высоко поднял руки, словно собрался обламывать ветки на деревьях.

— Уходим! — крикнул он изо всех сил. — В Луканию! — Его веснушчатое лицо расплылось в улыбке.

Гладиаторы дружно издали одобрительный крик и стали собираться в путь. Слуги и те из солдат, которым разрешили примкнуть к гладиаторам, по-прежнему подпирали стену.

— А вы? — обратился к ним Спартак.

— Мы же сказали, что идем с вами, — важно ответствовал парламентер с бычьей шеей.

Остальные солдаты наблюдали за суетой сидя; некоторые спали. Гладиаторы отобрали у них деньги, кинжалы, ножи. Один из солдат попытался воспротивиться этому и был убит. Другие не оказали сопротивления. Все это были люди в летах, знавшие, что их в лучшем случае уволят, в худшем — отправят в рудники.

Во дворе появились женщины, прежде наблюдавшие за событиями из окон. Худенькая брюнетка остановилась перед Спартаком, спрыгнувшим со стола. Здоровяки-слуги взирали на него с изумлением: только что он был погружен в задумчивость, а теперь проявлял юношескую прыть. Впрочем, его горячность пришлась им по душе.

— Что теперь? — спросила черноволосая, глядя на него.

— Мы уходим в Луканию, — ответил он.

— В лесу будет весело, — сказала она.

— Еще как весело! — улыбнулся он. — Ведь всех нас повесят.

Подойдя к старому Никосу, Спартак спросил:

— Ты пойдешь с нами?

— Нет, — ответил Никос. Он сидел, привалившись к стене, и выглядел совсем дряхлым.

— Тогда прощай, отец, — сказал гладиатор в шкурах.

— Прощай.

Гладиаторы вывалились толпой из ворот. За ними шли слуги и солдаты. Замыкали шествие три женщины.

Теперь их набралось более сотни.

Наступило утро.

Они собирались двинуться в Луканию, но, оказавшись в суровой горной стране, где было меньше полей и беднее добыча, повернули назад. Ибо Кампания, воспетая, благословенная земля, не выпустит из своих объятий никого, даже самого отпетого грабителя. В черной почве этой причудливой страны урожай созревает трижды в год, а розы здесь зацветают еще до того, как наступает время сеять. Пьянящий ветер ее садов проникает в кровь, а на горе Везувий растут, как известно, травы, отвар из которых превращает девственниц в буйных вакханок. По весне кобылы взбираются на скалы, поворачиваются задами к морю и зачинают от одного горячего ветра.

Здесь, в благословенной Кампании, раскинулась чудеснейшая на свете преисподняя. Главные черти — большие горы — носят белоснежные ниспадающие одеяния, а услужливые дьяволята — горы поменьше — пытаются до них дотянуться, втайне мечтая их низвергнуть. И таким же, древним, как сами горы, был извечный конфликт между людьми, боровшимися за владычество над Кампанией, этой житницей римских легионов, ценнейшим национальным достоянием. Со времен Тиберия Гракха не прекращались попытки освободить страну из тисков, в которые ее зажали землевладельцы, и разделить эти плодородные земли между теми, кто не имел наделов. Но любого, замахивавшегося на эту святыню, топили или забивали до смерти камнями; торжествовали ростовщики и спекулянты. Аристократы пили из мелких землевладельцев кровь, изгоняли их, скупали их земли за бесценок; тем некуда было податься. Вместо свободных крестьян на земле утвердились крупные хозяева, а работники, рожденные свободными, вытеснялись рабами, которых становилось с каждым годом все больше благодаря непрерывным войнам; им, работникам, тоже некуда было податься. Шайки обездоленных кампанских фермеров, занявшихся от отчаяния грабежом, прятались среди гор. Участь их была незавидной.

По Кампании ползли слухи.

Невиданно дерзкие разбойники нападали на трактиры и постоялые дворы, обирали путников, угоняли подводы с добром, сжигали дотла дома благородных римлян, уводили волов из-под ярма, коней из конюшен. Они были повсюду и одновременно нигде. Сегодня они стоят лагерем в болотах на реке Кланий, завтра — в лесах на горе Вергилия. На их поимку посылали солдат, наскоро сколоченные отряды из маленьких городков, но солдаты либо разбегались, либо присоединялись к разбойникам. Число последних росло день ото дня; одним они внушали тревогу, другим восхищение, ибо не ценили жизнь и презирали смерть.