Хищное утро - Юля Тихая

побрилась совсем уж налысо и нарисовала на скальпе зелёнкой похабщину. А все свои предпочтения этот… жених может засунуть в одно место и там пару раз провернуть.

— Расслабь челюсть, — велела Урсула. — Ты теряешь лицо.

И это, к счастью, меня отрезвило. Я украдкой досчитала до пяти, пробежала пальцами левой руки по воздуху, играя на невидимых клавишах хроматическую гамму, — и улыбнулась.

— Прошу простить, мастер Пенелопа, — церемонно сказала эта скотина, — это было неуместное замечание.

— Воздержитесь от них в дальнейшем.

— Обязательно.

И он прикрыл глаза, снова начав массировать висок.

Я отвернулась к окнам, — они выходили на двор, и сквозь лысые боярышниковые кусты было видно, как Ларион пытается усмирить химеру и подступиться к ней со сваркой. Химеру звали Малышкой, ей было никак не меньше полутора сотен лет, и она не так чтобы сопротивлялась, — но и не помогала, всякий раз будто бы невзначай поворачиваясь другим боком. Как это бывает со старыми чарами, в хитром сплетении силовых нитей давно уже завёлся довольно склочный характер.

Говорить с Ёши было не о чем. Я даже не могла понять, зачем он приехал. Ещё утром, когда я пыталась вымыть из волос дым, я полагала, что он захочет, — ну, допустим, познакомиться, сделать какие-то шаги в сторону налаживания наших будущих отношений. В конце концов, именно об этом думала я сама; если уж так сложилось, что мне жить вместе с ним, — пусть это будет жизнь во взаимном уважении и хотя бы каком-то понимании.

Но моего жениха, похоже, не волновали такие глупости.

Я всё-таки велела подать чай; как назло, на мой приказ откликнулся один из наиболее непрезентабельных големов, Безносый Дрю. Глиняный слуга был на голову меня ниже и, шагая по дому, не отрывал плоских ступней от земли, — сервировка стола сопровождалась неприятным шарканьем.

Если бы Ёши отказался пить, я бы всё-таки не выдержала и вышвырнула его из дома: это был бы окончательный перебор в оскорбительности всей ситуации. Но отдалённое понимание этикета у него всё-таки было, и Ёши сразу же взял крошечную чашечку и отпил из неё. В мозолистых руках с узловатыми пальцами тонкий фарфор смотрелся одновременно нежно и нелепо.

Чай отчаянно горчил, но я сделала вид, что так и было задумано. А Ёши то ли решил всё-таки вспомнить о моём существовании, то ли просто заскучал, и спросил всё тем же церемонно-холодным тоном:

— Мастер Пенелопа, могу я попросить вас выбрать свои отражения?

— Они давно известны, — удивилась я. — Моё дневное отражение — Архитектор, а ночное — Химера.

По традиции для каждого новорожденного производится нумерологический расчёт архетипа, это принято почти во всех Родах, — по крайней мере, я никогда не слышала, чтобы кому-то его не делали. По дате и времени рождения, такту биения силы и освещённости неба знающие люди определяют из двадцати шести фигур-отражений те три, что тебя описывают.

Дневное отражение — это то, кто ты есть, в чём ты силён и что умеешь. Если Жрице Солнца свойственно лечить, наставлять и дарить тепло, то Ночной Путник предпочитает одиночество, неожиданные пути и странные изыскания. Как Архитектор, я выстраиваю пространство вокруг себя, формирую порядки и создаю фундаменты, и это одно из самых подходящих отражений для Старшей Рода; а Ливи по расчёту вышла Цветочница, — неудивительно, что она всё порхает и порхает, поверхностная и лёгкая.

Ночное отражение — это то, куда течёт твоя кровь и какое место ты занимаешь в Роду. Химеру принято считать нехорошим отражением, сложным; оно несёт перемены и потрясения. Дневные Химеры, говорят, манипуляторы, они безжалостны и жестоки. Но для Бишиг хорошо иметь Химеру в Ночи, потому что Бишиги и есть Химеры, мы создаём в материи сознание и управляем рассыпанными по десяткам тел каплями своей силы.

Наконец, есть и третье отражение, — его называют ещё теневым, или тайным. О нём не принято говорить открыто; оно — это и слабость, и скрытый порок, и отчаянное стремление, словом, всё то, что принято держать за закрытой дверью. У меня это был Пленник, и я не определилась пока толком, как его понимать: то ли как то, что я склонна к бездействию (но вроде ведь — нет?), то ли как то, что в моём жизненном пути не останется большого места свободной воле.

Так или иначе, но обсуждать его с Ёши я определённо не собиралась. Но он и не заговорил об этом; вместо этого колдун сделал абстрактное движение кистью, чуть заметно поморщился и спросил:

— Вы не откажетесь выбрать?

— Если вы считаете это нужным, — я пожала плечами.

В конце концов, это займёт ещё какое-то время, и, возможно, наконец станет вежливым прервать этот бессмысленный визит.

Я предполагала, что Ёши попросит принести фигурки, и пыталась вспомнить, где они могли бы быть. Однако, он попросил только зеркало, а фигурки достал из глубокого кармана свои.

Я зашторила окна и потушила люстру. Ёши прислонил зеркало к стулу, зажёг рядом настольную лампу и расставил на полу статуэтки.

Они были чудные: меньше ладони в высоту, вырезанные из дерева и тончайше раскрашенные. Наши были, признаться, хуже качеством: здесь можно было разглядеть и цветы в причёске, и навершие посоха, и морщинки-лапки вокруг глаз. При этом изображения были далеки от канона, — и даже Всадница (если это вообще была она) не сидела на лошади, а правила лодкой.

— Почему их так много? — спросила я, вдруг опомнившись. — И здесь не хватает Химеры.

— Это неклассический набор, — невозмутимо отозвался Ёши. — Вы знаете, что делать? Смотрите только в зеркало и выбирайте лицо, которое покажется вам похожим.

Я знала: так делали в Родах раньше, когда не умели правильно считать. Неясно, конечно, что может значить такая странная церемония; я и хотела бы взять привычного Архитектора, но никак не могла его найти. Может быть, это вот этой бородатый старик с книгой и собакой у ног? Но он уж скорее похож на Учёного. Или, может быть, рыжеволосый мужчина, опирающийся на колонну? Но он до странного молод, и в руке у него весы…

Отказываться было поздно, и я, скрестив ноги, села перед зеркалом. Свет от лампы бил так ярко, что его поверхность казалась выстланной золотой пылью, — и в этой пыли отражалось моё хмурое, напряжённое лицо, упрямый подбородок, узкие бледные губы и тёмные брови вразлёт.

На что ты похоже, моё отражение?

В зеркале отражались десятки лиц, тонко вырезанных из дерева и раскрашенных с удивительным мастерством. Они улыбались, хмурились, кричали, боялись и плакали. Они все казались мне знакомыми тем глубинным, странным чувством, с которым