Три чашки чая - Дэвид Оливер Релин

Балти произвели глубочайшее впечатление на Фоско Мараини, члена итальянской экспедиции 1958 года, которая совершила первое восхождение на Гашербрум IV, скалистого соседа К2. Написанная им книга «Каракорум: восхождение на Гашербрум IV» читается скорее как этнографический трактат о жизни балти, чем как воспоминания об альпинистском триумфе. «Они способны запугать и подавить человека. Мало того, что от них частенько исходит отвратительный запах, в них безошибочно распознаешь разбойников, — писал Мараини. — Но если вам удастся расположить их к себе, вы поймете, что они умеют хранить верность и обладают огромным мужеством. Физически они очень сильны, умеют преодолевать трудности и усталость. Эти маленькие мужчины с тонкими, как у аистов, ногами день за днем тащат на плечах груз в сорок килограммов по таким тропам, на какие европеец не ступит даже без всякого груза прежде, чем десять раз подумает».

«ОНИ СПОСОБНЫ ЗАПУГАТЬ И ПОДАВИТЬ ЧЕЛОВЕКА. МАЛО ТОГО, ЧТО ОТ НИХ ЧАСТЕНЬКО ИСХОДИТ ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ ЗАПАХ, В НИХ БЕЗОШИБОЧНО РАСПОЗНАЕШЬ РАЗБОЙНИКОВ».

* * *

Музафар согнулся в углу пещеры, раздувая костер. Огонь разгорелся, стало светлее. Пакистанец был по-своему привлекателен, хотя отсутствие нескольких зубов и выдубленная ветром и солнцем кожа делали его старше, чем было на самом деле. Он приготовил чай с маслом — напиток, который составлял основу ежедневного рациона балти. Делал он это так. Сначала заварил в закопченном металлическом чайнике зеленый чай, добавил соли, соды и козьего молока, а потом осторожно бросил в чайник ломтик мара — прогорклого масла из молока яка, такое масло у балти считается деликатесом. Затем размешал напиток весьма просто: не очень чистым указательным пальцем.

МУЗАФАР РАЗМЕШАЛ ЧАЙ ВЕСЬМА ПРОСТО: НЕ ОЧЕНЬ ЧИСТЫМ УКАЗАТЕЛЬНЫМ ПАЛЬЦЕМ.

Мортенсон посматривал на эти приготовления довольно нервно. Запах такого чая он знал давно: почувствовал его сразу, как только прибыл в Балтистан. И говорил, что этот напиток «более вонючий, чем самый страшный сыр, изобретенный французами». Теперь же поспешно изобретал все возможные причины, лишь бы уклониться от угощения.

Музафар протянул ему закопченную кружку.

Мортенсона замутило, но его организм требовал соли и тепла, поэтому он все же выпил. Музафар снова наполнил кружку. Потом еще раз.

«Zindabad! Хорошо, мистер Гирег!» — сказал Музафар после третьей кружки, дружески похлопав Мортенсона по плечу, отчего в воздух поднялась туча пыли.

Дарсни ушел в Асколи с Якубом. Спустя некоторое время Мортенсон и Музафар направились вслед за ними. Они шли по Балторо еще три дня, и все это время проводник не выпускал американца из виду. Грег по-прежнему практически не различал тропы, но Музафар шел по ней уверенно, словно по Бродвею. Проводник держал Мортенсона за руку или требовал, чтобы он шел за ним след в след, и Грег неотрывно следил за движением дешевых пластиковых китайских спортивных ботинок, которые Музафар носил без носков. Как правоверный мусульманин, Музафар пять раз в день совершал намаз, но даже в это время он порой отвлекался, чтобы убедиться, что Мортенсон рядом.

Этим путешествием Грег воспользовался для того, чтобы учить язык балти. У проводника он спрашивал названия всего, что попадалось по пути. Ледник назывался «gangs-zhing», лавина — «rdo-rut». Для камня в языке балти было столько же слов, сколько у эскимосов для снега. Плоский камень, на котором можно спать или готовить, называли «brak-lep». Острый, подходящий для проделывания отверстий, — «khrok». А маленькие круглые камешки именовались «khodos». Их нагревали в костре, а потом оборачивали тестом. Женщины балти каждое утро таким образом пекли пресный хлеб. Мортенсон обладал хорошими лингвистическими способностями, поэтому язык балти давался ему без труда.

Преодолев узкое ущелье, наконец ступили на твердую землю. Выступ ледника Балторо лежал на дне каньона — почерневший от грязи и напоминавший нос «Боинга-747». Из-под него, подобно реактивным струям, вырывались подземные реки, которые на протяжении шестидесяти двух километров текли под толстым слоем льда и снега. Пенистые бурные потоки были верховьями реки Бралду. Пятью годами позже шведский спортсмен прибыл сюда со съемочной группой. Он хотел пройти на байдарке по реке Бралду до Инда и дальше, в Аравийское море. Через несколько минут после спуска байдарки на воду спортсмен погиб — первобытная сила реки перевернула лодку, и швед разбился о камни.

ПРЕОДОЛЕВ УЗКОЕ УЩЕЛЬЕ, ГРЕГ НАКОНЕЦ СТУПИЛ НА ТВЕРДУЮ ЗЕМЛЮ — ВПЕРВЫЕ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ТРИ МЕСЯЦА.

В каньоне Мортенсон в первый раз за последние несколько месяцев увидел цветок — пятилепестковый розовый шиповник. Он упал на колени, чтобы полюбоваться им. Цветок стал символом возвращения из края вечной зимы. Вдоль берега реки росли тростник и полынь. Грег смотрел на них, и его охватывало ощущение настоящей жизни, хотя в скалистом ущелье растительность была более чем скромной. Осенний воздух на высоте трех с половиной тысяч метров казался роскошным. Мортенсон дышал полной грудью и наслаждался. Он забыл, что так бывает.

Теперь, когда опасности Балторо остались позади, Музафар каждый вечер уходил вперед, разбивал лагерь и готовил ужин к приходу Грега. Мортенсон даже здесь ухитрился заблудиться, попав на развилку дорог, одна из которых вела на летнее пастбище. К счастью, он быстро сориентировался, вернулся к реке и вышел на дымок лагеря Музафара. Ноги по-прежнему слушались плохо, но Грег упорно шел вперед, часто останавливаясь для отдыха.

На седьмой день после спуска с К2 Мортенсон увидел деревья — на южном берегу ущелья реки Бралду. Пять тополей сгибались под сильным ветром. Они напоминали приветственный взмах руки друга. Деревья росли рядком — их посадил человек. Стало ясно, что здесь кончается жестокая сила Каракорума, которая посылает лавины из снега и камней, способные смести со своего пути любое живое существо. Увидев тополя, Мортенсон понял, что выжил.

УВИДЕВ ТОПОЛЯ, МОРТЕНСОН ПОНЯЛ, ЧТО ВЫЖИЛ.

Засмотревшись на деревья, он опять, как и несколько дней назад, пропустил развилку. Главная тропа шла к реке и дальше — к веревочному мосту, «zamba». (Впрочем, мостом эти веревки из шерсти яка, натянутые между двумя валунами, можно было назвать с большой натяжкой.) Перейдя через мост, Грег прибыл бы в деревню Асколи. Она располагалась на северном берегу реки, в тринадцати километрах от «zamba». Но Мортенсон заблудился во второй раз и остался на гребне, на южном берегу. Он пошел к деревьям.

За тополями начались абрикосовые сады. Здесь, на высоте три тысячи километров, к середине сентября урожай уже собрали. Груды спелых фруктов лежали в сотнях плоских плетеных корзин. Яркие абрикосы буквально светились на фоне зеленых листьев. Между корзинами на коленях ползали женщины. Они доставали косточки из плодов. Увидев Мортенсона женщины закрыли лица платками и бросились бежать от странного белого человека.

ПРИ ВИДЕ МОРТЕНСОНА ЖЕНЩИНЫ ЗАКРЫЛИ ЛИЦА ПЛАТКАМИ И БРОСИЛИСЬ БЕЖАТЬ ОТ СТРАННОГО БЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА.

Дети оказались смелее. Грег шел по бурым полям в сопровождении целой свиты малышей и подростков, а женщины издали наблюдали за ним. Дети указывали пальцами на его одежду, рассматривали запястья в поисках часов, которых не было, и смело хватали незнакомца за руки.