Сталинградская страда. «Ни шагу назад!» - Владимир Першанин

Может, я кричал или выл от боли, не помню, но мы все же сумели оттащить тело стрелка-радиста в сторону. Вокруг шел бой, а к нам бежали трое немецких пехотинцев. Добьют, проткнут штыками! Русских танкистов они не щадят.

Автомат мы оставили в танке. Единственным оружием была «лимонка», которую я носил в кармане куртки. Подпустить поближе и взорваться? Но умирать не хотелось. Отогнув усики, швырнул гранату. Упала она недалеко и едва не изрешетила осколками нас самих, но немцы шарахнулись прочь. Упал один, второй. К нам пришла на помощь «тридцатьчетверка», которая вела огонь из пулеметов.

Стрелку-радисту наложили шину на сломанную руку. А у меня жгло и горело лицо, особенно левый глаз, который я пытался тереть закопченными пальцами. Старшина-санинструктор и санитар схватили меня за руки, вылили на обожженное лицо фляжку воды.

— Не лезь в глаз, слышишь! — кричал старшина.

После ранения и контузии я мало что соображал.

Запомнилось только, что повторял:

— Глаз… глаз выбили.

— На месте твой глаз, — успокоил старшина. — Лежи, не дергайся.

Глаз мне перевязали. Правый сапог был разорван, текла кровь. Сапог торопливо разрезали, наложили шину на правую ступню, распухшую и синюю. Мне повезло, что нас быстро доставили в санбат. Из ступни вытащили большой осколок, загипсовали. Осмотрев глаз, врач сказал, что в него попал мелкий осколок и надо срочно везти меня в госпиталь в Сталинград.

А до Сталинграда сто километров. Погрузили в санитарный автобус и повезли нас шесть человек тяжело раненных. Лежали на носилках-кроватях, закрепленных внутри автобуса. Как котята в корзине. Ну, думаю, «мессер» появится, и конец нам! Словно накаркал. Вынырнул «Мессершмитт» и обстрелял автобус. Задел кого или нет, не помню. Слышал, как гремела пробитая насквозь жестяная облицовка. Водитель, парень совсем молодой, испугался и выскочил. Рядом со мной лежал майор, весь перевязанный. Кричит сопровождающему санитару:

— Садись за руль, мать твою!

— Я не умею.

— Эй, танкист, садись тогда ты. Иначе добьют нас.

«Мессер» сделал еще один заход, но снаряды и патроны у него, видать, заканчивались. Можно сказать, только напугал. А я, с загипсованной ногой, гнал автобус прямиком через степь. Нас догнал водитель, и майор пригрозил ему:

— Жаль, пистолета нет. А то бы я тебя пристрелил, трус поганый.

Пистолет был у другого раненого офицера. Но он лежал молча, потому что вез в Сталинград знамя погибшей в бою дивизии. Не уничтоженной или разбитой, а именно погибшей.

Шел уже август. Всем прочитали приказ Верховного № 0227 «Ни шагу назад». Батальоны дрались до последнего человека, до последнего танка. Отход разрешали только раненым. А из остатков частей, вырвавшихся из окружения, на Дону сколачивали новые роты и батальоны. Кого-то и расстреливали за отход без приказа. Суровый был приказ, и время тяжелое. Может, самое тяжелое за весь период войны.

В Сталинграде мне сделали в одном из госпиталей операцию, удалили из ноги еще штук пять мелких осколков. Глаз оперировать не стали, так как город уже бомбили, и госпиталь эвакуировали. Кто мог ходить, отправляли на своих двоих.

— Шагайте к причалам, садитесь на любой пароход и добирайтесь до Астрахани (400 километров), — инструктировали нас.

Мне укрепили металлическим каркасом шину на ступне, и я захромал к Волге. Над головой прошли несколько немецких самолетов, но я не обращал на них внимания. Столько всего насмотрелся, что они меня не пугали.

Зенитная батарея на высоком берегу открыла огонь. Самолеты пикировали на зенитчиков, взрывы поднимали столбы земли, обломки деревьев, что-то горело. Один из самолетов хорошо подковали. Он, завывая, уходил на малой высоте, и его добивали из пулеметов и винтовок. А на месте батареи клубился сплошной дым. Погибли, наверное, ребята.

Людей на берегу скопилось много, целые толпы. Но я все же до армии был водником, с моряками договорился. Глянули на мой танкистский комбинезон, обожженное лицо, шину на перебитой ноге и впихнули на пароход «Композитор Бородин», который шел в Астрахань. Кстати, во время следующего рейса фрицы потопят этот пароход, когда он будет эвакуировать из Сталинграда сотни женщин, детей, раненых.

В Астрахани, уже в госпитале, я узнал о страшной бомбежке Сталинграда 23 августа 1942 года, когда был разрушен весь центр города и погибло 50 тысяч человек. Я успел эвакуироваться буквально за день-два до этой страшной бомбежки.

В госпитале мне снова прооперировали ступню, затем отвели к доктору-офтальмологу. Я этого доктора на всю жизнь запомнил. Маленькая чернявая женщина, звали Ревекка Львовна, эвакуированная из Киева. Долго она мой глаз осматривала, а потом сказала, что осколок вошел глубоко, перевернулся, повредил сосуды. Выход один — удалять глаз. Я чуть не заплакал, а Ревекка Львовна утешала меня, как ребенка:

— Саша, другого выхода нет. Сделаем все под наркозом, ты ничего не почувствуешь.

— Но ведь я им вижу. Болит только.

— Станет болеть еще сильнее, уже началось воспаление, а ведь там мозг рядом. Все будет в порядке, а правым глазом ты до старости хорошо видеть будешь.

В общем, удалили мне левый глаз. Вставили искусственный, долечили ногу и демобилизовали по второй группе инвалидности (потеря глаза и ограниченная деятельность голеностопного сустава).

Вернулся домой в Горький, многие друзья и сокурсники погибли или пропали без вести. Тоскливо было на душе. Но это не помешало мне закончить в течение года оставшиеся полтора курса института. Работал инженером-механиком, а с 1945 по 1951 год — главным инженером Ахтубинского судоремонтного завода в Астраханской области.

В 1951 году меня перевели в Сталинград, где я работал на Судостроительном заводе на разных должностях до 1978 года. В 1947 году женился и прожил с женой Валентиной Петровной пятьдесят два года. Похоронил ее после тяжелой болезни в 1999 году. Имею двух сыновей, Евгения и Виталия, несколько внуков.

Награды? Когда в 1951 году я вставал на учет в Красноармейский райвоенкомат, военком глянул на мою медаль «За победу над Германией», расспросил биографию и сказал:

— Ты в таких боях участвовал. Надо запросы в Подольск направить.

Вскоре пришел ответ из Министерства обороны, что меня за боевые действия на подступах к Сталинграду представили еще в 1942 году к ордену Красной Звезды, а позже — к медали «За оборону Сталинграда». Вскоре их вручили.

Вот и вся моя история. Живу вместе со старшим сыном, пенсия неплохая. А война до сих пор снится по ночам. Хоть и недолго воевал, но память осталась на всю жизнь.

На моем попечении было тридцать бойцов. Все после ранений в живот, перенесшие тяжелые операции. Вот я их и выхаживала в длинной брезентовой палатке с двумя печками. Всех выходила, за что и была награждена орденом Красной Звезды.