Дом соли и печали - Эрин Крейг

– На самом деле, – вмешался папа, добавляя в свою тарелку несколько кусочков копченой рыбы, – нам всем нужно поговорить на эту тему. Аннали, ты не могла бы позвать сестер?

– Сейчас? – Я взглянула на вареные яйца, которые как раз собиралась съесть. Они быстро остынут.

– Пожалуйста.

Я демонстративно оставила посреди стола полупустую тарелку и нехотя поплелась вверх по лестнице. Я была ранней пташкой, но далеко не все сестры разделяли мои предпочтения. Мерси и Розалию, пожалуй, не смог бы разбудить даже пушечный выстрел.

Я решила начать с Камиллы. Она уже открыла шторы, и ее богато убранную спальню в сливовых тонах освещал слабый серый свет. К своему удивлению, я обнаружила сестру перед зеркалом: она закрепляла заколками локоны. Камилла пока еще не успела накрасить губы и подрумянить щеки, но на туалетном столике стояли баночки с краской и хрустальные флаконы духов. Черное креповое покрывало, такое же, как на моем зеркале, лежало у ее ног. Интересно, как давно она его сбросила.

– Уже позавтракала? – спросила сестра.

– Папа хочет, чтобы все спустились. У него для нас какие-то новости.

Камилла на мгновение замерла над шкатулкой с украшениями, а затем неохотно достала черную сережку.

– Он больше ничего не сказал?

Я присела на скамью рядом с Камиллой и поправила свою прическу. Я не видела своего отражения в зеркале почти неделю.

– Папа – нет, а вот синее платье Мореллы говорит о многом. Думаю, Эулалия была бы в ярости, если бы узнала о происходящем. Помнишь, после смерти Октавии Эулалия как-то раз захотела выйти на улицу и посмотреть, что за шум – бродячий цирк или что-нибудь другое, – и папа не выпустил нас из дома? Он сказал: «Никто не должен видеть нас, когда мы переживаем такое горе», – продолжила я, изображая папин низкий голос. – А к тому времени с похорон Октавии, между прочим, прошло уже несколько месяцев!

– Эулалия не могла прийти в себя несколько недель…

– А мы почтим ее память, соблюдая траур пять дней или сколько там? Папа, например, уже в сером. Я считаю, это неправильно.

Камилла открыла пузырек с помадой винного цвета и начала его внимательно рассматривать.

– Я согласна.

– Правда? – спросила я, бросив многозначительный взгляд на зеркало. Я забрала у нее из рук краску и случайно пролила немного на себя. Стекая по пальцам, она выглядела как кровь.

Камилла поправила выбившийся локон:

– Я никогда не умела укладывать волосы без зеркала.

– Я могла бы помочь. А что, если Эулалия…

Камилла закатила глаза:

– Да не застрянет ее душа в зеркале. Она и при жизни мечтала уйти из этого дома, с чего бы ей оставаться здесь после смерти?

Я отложила краску для губ и огляделась в поисках какой-нибудь салфетки.

– Ты не в настроении? – Камилла протянула мне носовой платок.

– Я сегодня плохо спала. Никак не могла выбросить из головы дурацкую фразу Лигейи.

Она выбрала другой цвет и придала губам ягодный оттенок.

– Я никогда не выйду замуж, если ничего не изменится, – произнесла она с виноватым видом.

– Неправда, – возразила я. – Любой мужчина был бы счастлив иметь такую супругу, как ты. Ты умна и не менее прекрасна, чем Эулалия.

Камилла усмехнулась:

– Никто не сравнится с Эулалией. Но если я буду всю жизнь прятаться в этом мрачном доме, закутавшись в креп и бумазею, я никогда никого не найду.

Я не хочу оскорбить память Эулалии или кого-либо из наших сестер, но, если мы будем соблюдать все этапы траура каждый раз, когда кто-то умирает, мы едва ли сами доживем до счастливых времен. Так что… я готова жить дальше. И твой осуждающий взгляд не изменит моего мнения.

Я взяла в руки темную ткань, закрывавшую зеркало, и задумчиво погладила ее. Камилла не расстроила меня. Она заслуживала счастья. Мы все заслуживали. Все мечтали о чем-то прекрасном. Конечно, мои сестры желали бы выходить в свет, бывать при дворе, на концертах и балах. Всем им хотелось бы быть невестами, женами, матерями. Я не могла их осуждать. И все же я крепко держала в руках траурное покрывало.

– Папа зовет нас вниз! – крикнула Розалия, прервав наш разговор.

Тройняшки столпились в дверях, с любопытством заглядывая в комнату. В странном утреннем свете они казались причудливым клубком с множеством рук, ног и косичек. На мгновение они показались мне одним целым, а не тремя отдельными девочками. Ленор вырвалась из клубка, и мое странное видение исчезло.

– Завяжи, пожалуйста, – протянула она мне черную ленту. – У Розалии получается слишком туго.

Ленор села перед Камиллой, убрав с длинной бледной шеи тяжелую косу. Тройняшки носили свои ленты как украшения – вокруг шеи. Когда мы были маленькими, Октавия обожала рассказывать нам страшные истории перед сном. Она выдумывала сказки про прекрасных дам, иссыхающих от тоски по своим возлюбленным, призраков и гоблинов, демонов и вестников – и дураков, заключавших сделки с теми и другими. А потом, когда мы тряслись от ужаса под одеялами, они с Эулалией пробирались в наши комнаты и срывали с нас покрывала.

Одна из любимых историй Октавии была про девочку, которая всегда носила зеленую ленточку вокруг шеи. Ее никогда не видели без этой ленты – ни в школе, ни в церкви, ни даже на свадьбе. Все гости говорили, что она прекрасная невеста, но недоумевали, почему она выбрала такое простое украшение. В честь медового месяца муж подарил девушке ожерелье из бриллиантов, ярко сияющее под звездным небом. Он хотел, чтобы в ту ночь его любимая легла в постель только в бриллиантах. Получив отказ, он расстроился и ушел. Вскоре он вернулся и увидел девушку спящей на их большой кровати. На ней были лишь ожерелье и зеленая лента. Устроившись рядом, молодой муж тайком развязал ленточку, и ее отрубленная голова отделилась от тела.

Тройняшки обожали эту страшилку и просили рассказывать ее снова и снова. Когда Октавия умерла, они с каким-то болезненным энтузиазмом повязали черные креповые ленты вокруг шеи. Камилла встала со скамьи. Когда я протянула ей покрывало, она бросила его в сторону, оставив открытым сияющее зеркало.

* * *

Мерси, Онор и Верити сидели за дальним концом обеденного стола. Старшие девочки набирали в тарелки вареные яйца и рыбу. Перед Верити стояла тарелочка клубники со сливками, но она лишь перебирала ягодки и ничего не ела. Верити сидела на своем обычном месте, но, как мне показалось, постаралась как можно дальше отстраниться от Онор и Мерси. Очевидно, она еще не простила им вчерашнюю злую шутку.

Мы решили обойтись без завтрака. Папа сидел во главе стола и явно хотел скорее сообщить нам новости.

– После завтрака в Золотой гостиной вас ждет приятный сюрприз, – начал он без лишних слов.

Золотая гостиная была маленькой и скорее походила на кабинет. Здесь обычно принимали важных гостей – придворных или Верховного Морехода. Однажды много лет назад во время летнего путешествия по стране у нас остановилась королевская семья, и королева Аделаида использовала Золотую гостиную как салон. Ей понравились блестящие дамастовые[9] портьеры, и мама пообещала никогда их не менять.