Привет из прошлого - Яна Лари

– Значит так, Кира, ты новенькая, поэтому слушай внимательно, два раза повторять не буду: подъём в 7:30, зарядка, завтрак, школа, обед, свободное время, ужин, опять свободное время, отбой. Это распорядок дня, к нему ты быстро привыкнешь. А вот теперь самое главное – комнату не захламлять, не спорить, не ныть, не перечить и ни в коем случае не ябедничать. Если побили – значит заслужила. Значит, молча, и главное шустро, исправляешься. Надумаешь кому-то пожаловаться, тебе же хуже. Достанется потом в два раза больше. Всё понятно?

– Да, спасибо, – слабо кивнув, я села на краешек своей кровати, абсолютно уверенная, что Лена, таким образом, шутит. Как здесь могут побить, если за нас отвечают воспитатели? Разве кому-то охота нажить себе лишние неприятности?

– Кира, а ты как к нам попала? Предки небось синячили? – спросила Маша.

– Что, прости? – мне было неловко переспрашивать, но сути вопроса я не уловила, а девочки как назло замерли, ожидая ответа.

– Ну, папка с мамкой твои пили поди? Что непонятного?

– У меня нет папы...

– Понятно, нагулянная, – не стала дослушивать мои пояснения Соня, с ходу ударив по больному. Безотцовщина – исконный источник обидных насмешек ещё со времён старшей группы садика. Как же я в такие моменты ненавидела мужчину причастного к моему рождению! Сильнее только мамины слёзы, которые она продолжала украдкой лить по нему, когда думала, что я уже сплю. Мне никогда не понять, как можно продолжать любить того, кто тебя предал. Что это за блажь такая? Предателям одна дорога – к чёрту. Зачем ей было хранить в сердце его лживую личину? Чтоб она там разлагалась, исходя трупным ядом и отравляя им желание снова стать счастливой? Глупость какая, уж я бы на подобное не повелась. Но и соглашаться с Сонькиным утверждением тоже не стала. Нечего порочить мою мать.

– Неправда! – от злости я даже топнула ногой, но девочек моё негодование только рассмешило.

– Правда-правда, дурёха, – Соня утвердительно закивала головой увенчанной облаком белокурых кудряшек. – А с мамой что?

– А маму убили, – тихо ответила я и, опустив голову на подушку, повернулась к стене.

Желание с кем-либо говорить окончательно пропало, да и дружить с соседками по комнате начисто расхотелось. Я с тоской уставилась на голую стену, выкрашенную до середины голубой масляной краской, а выше – старой, отшелушивающейся побелкой. Мы с мамой жили скромно, но квартира у нас была светлой и уютной. Теперь же меня окружали холодные, неприветливые стены и точно такие же бездушные люди.

Если рассказы о загробной жизни не вымысел, мне бы очень хотелось, чтоб мама никогда не узнала, куда меня сдала родная тётя, ведь она всегда желала мне только самого лучшего. Разрывалась на двух работах, чтоб я была одета - обута не хуже других. И погибла по этой же причине. Неделю назад, на выходе из подворотни у неё попытались вырвать сумочку, в которой как назло лежала вся её зарплата. Небольшая, конечно, но её как раз бы хватило купить мне всё необходимое для школы, может даже на поход в аквапарк осталось бы, вот она и сопротивлялась, как могла. На мамин отчаянный крик поспешил идущий с пакетом мусора старичок и юные грабители, немногим старше меня самой, убежали, толкнув её на сваленный неподалёку строительный мусор. Ей пробило голову арматурой. Так я в одночасье лишилась самого дорогого в жизни. За 13 лет мама успела многому меня научить, только не поделилась самым главным – как теперь жить, без неё?

* * *

Не всё то "Золотко" что блестит, эту печальную истину я уяснила очень быстро. Копеечная зарплата совершенно не мотивировала воспитательниц воевать с неуправляемыми, впадающими в крайности подростками, коих тут было подавляющее большинство. В связи с этим руководство детского дома ловко переложило свою головную боль на так называемых "старшаков", более взрослых ребят, которые посредством кулаков и запугивания держали всех остальных в ежовых рукавицах, устанавливая условный порядок и правосудие. Комиссии, что к нам порою наведывались, уезжали удовлетворённые дисциплиной и пылкими заверениями воспитанников, что всё у нас просто замечательно. Ещё бы! Кто в здравом уме захочет, чтоб его от души "воспитали" после отбоя? Правильно, никто не хотел. Проверяющие в любом случае уедут, а ему здесь потом, попробуй, выживи.

Через пару дней детское любопытство перебороло апатию и первоначальный страх. Осмелев, я перестала пугливо смотреть в пол и начала потихоньку изучать местных обитателей, с которыми мне предстояло уживаться ближайшие пять лет.

В тот день я впервые увидела его.

После тихого часа зарядил моросящий осенний дождь, и пойти на площадку мы не могли. Воспитательницы собрались у себя, чтоб по традиции шумно справить день рождения одной из своих коллег. А нас, чтоб не путались под ногами, согнали в телевизионную комнату и велели семнадцатилетнему Мите держать особо прытких в узде. Ему для этого даже напрягаться не нужно было, настолько все боялись впасть в немилость к его компашке. Да и сам он, по словам Сони, был любимчиком всех девочек возрастом от десяти до семнадцати. Окинув парня беглым взглядом, я равнодушно отвернулась. Как ни странно его холодная красота не вызвала во мне интереса. Он показался мне эдаким ходячим клише с барскими замашками и кричащей самоуверенностью. По мне, так обычный самовлюблённый пацан, поднявшийся за счёт грубой силы и стадного инстинкта.

Сама комната была небольшой и опрятной, но это если игнорировать стойкий запах пота и грязных носков. Не все здесь заморачивались личной гигиеной. Стараясь глубоко не вдыхать, я незаметно прикрыла нос рукавом. Похоже, остальные успели свыкнуться с невыносимым амбре, неизбежно сопровождающим подобные собрания. Во всяком случае, ребята помладше спокойно обсуждали происходящее на экране. Мне же со своего места было плохо видно, и, проклиная свою низкорослость, я развлекалась наблюдением за остальными воспитанниками. Впрочем, очень скоро я обнаружила, что неотрывно пялюсь лишь на одного из них.

Это был взрослый парень, почти выпускник, который почему-то держался отдельно от старшаков. Он склонился над книгой, сидя на подоконнике в дальнем закутке. Спутанные, давно не стриженые волосы падали на лицо, надёжно скрывая его от моего цепкого взгляда. Несмотря на внешнюю безобидность, он отнюдь не был душкой. Я уже тогда это почувствовала. Дело было не в сбитых, перемазанных мазутом пальцах, которые нервно постукивали по тонкому корешку и даже не в напряжённой, как у дикого зверя позе. Просто я это знала и всё,