Ярость - Андрей Хаас

Так прощай же, живописец Амуров.

Пытаясь унять подступившие слезы, Соня поднялась и, сделав пару шагов, предстала перед беспощадной пропастью зеркала. Старинный, местами пузырящийся амальгамой лист венецианского зеркала вздымался от пола до потолка и венчался барочным завитком облупившегося золота. Боясь смотреть на себя, она обшарила взглядом привычные безделушки на мраморном столике и только потом стала разглядывать свое отражение. Из темноты зазеркалья на нее грустно смотрела стройная девушка, в длиной юбке, короткой, обнажающей живот кофте, с красивым, но припухшим от слез лицом и усталым взглядом. Тугая почти до пояса темная коса, густые брови, большой чувственный рот, бездонные серые с голубой искрой глаза – вся ее красота была при ней, не хватало только обычной озорной улыбки, да щеки пылали нездоровым румянцем. Она посмотрела на синяк и вспомнила, как он хватал ее своими чугунными ручищами, пытался взять силой, грубый, жестокий и чужой, сопящий в лицо перегаром. От жалости к себе слезы обиды все-таки выплеснулись горячими каплями. Цокая когтями по паркету, к ней подошел Перро. Собака села рядом с хозяйкой, шумно вздохнула и уткнулась в нее своей огромной головой.

Да, мальчик. Тебя люблю. А его…

Зная с детства неистощимость своих слез, она отошла от зеркала и решила, что пора брать себя в руки. Собранная сумка стояла на полу. Соня бессильно опустилась в кресло и с ужасом поняла, что абсолютно все в ее жизни до этого момента они делали вместе – даже покупали эту сумку. Сейчас она сложила в нее самое необходимое, камеру, свой дневник, какие-то вещи и несколько книг по искусству. Больше брать ничего не хотелось.

Со стороны кухни послышался отчаянный грохот, это, сотрясая дом, Тимур пытался освободить дверь, заклиненную буфетом в узком коридоре. Ночью, когда он вернулся пьяным и стал оскорблять ее, глумиться и с кулаками домогаться близости, на него неожиданно бросился Перро. Это был первый раз, когда ее добрый и ласковый Перро проявил агрессию к человеку. Сейчас вспоминая, как трусливо удирал от него Тимур, как он спрятался на кухне и как в конце концов оказался в ней заперт, она даже улыбнулась. Соня встала, взяла ошейник, а мастиф, вообразив, что предстоит прогулка, взволнованно задышал.

– Пойдем, завтра выставка, а послезавтра мы уедем из города!

Она накрутила ремешки от сандалий на свои тонкие лодыжки, подхватила сумку и, тихонько прикрыв за собой дверь, вышла с собакой на лестницу.

Тимур отбил себе все ноги, пытаясь сломать массивную дореволюционную дверь, но, не добившись успеха, приспособил гладильную доску и, разбив ее в щепки, пробил-таки дыру. Когда удалось выломать нижнюю филенку, он, абсолютно мокрый от испарины, задыхаясь, опустился на пол и стал слушать, как бешено стучит сердце. В тяжелом хмельном чаду воспаленный мозг вопил, что он крушит свой собственный дом, свою счастливую жизнь, оставшуюся по ту сторону проклятой двери, но ему казалось, что стоит сломать ее сопротивление, и его сокрушающее усилие докажет, что он истово хочет вернуть всем покой.

И вот удалось!

Просунув в дыру гудящую от боли ногу, он изогнулся всем телом и, поднатужившись, оттолкнул злополучный буфет. Дверь бесшумно открылась. Тимур прислушался и, как раненый волк, прихрамывая, побрел по темному коридору навстречу солнечному свету, льющемуся из огромных окон мастерской. Он решил, что лучше будет войти и сразу упасть к ее ногам, этим стройным, любимым ногам, обнять их и покорно затихнуть. А после – следить за ее движениями, ловить взгляды и быстрее самой мысли предупреждать желания и ждать, ждать, когда этот ангел простит его. Но, преодолевая эти несколько метров, он наполнился таким отчаянием, что только страшным усилием воли заставил себя переступить порог комнаты. Ветер, гуляющий в открытых окнах, весело шевелил белый шелк занавесей. На огромном мольберте в углу пылилась давно заброшенная незаконченная картина, у стены – кровать с мятым бельем и горой подушек, в центре огромный стол, а на нем опрокинутая ваза и сохнущие на мокрой скатерти ирисы. За исключением общего беспорядка все было как всегда, из комнаты исчезли только Перро и сама Соня.

«Ушла, бросила меня, а я чуть ногу не сломал», – зашипела жалостливая змея в голове.

В одно мгновение мучительное раскаяние негодяя, терзавшее его до этой минуты, сменилось тоской самолюбивого зануды и едким раздражением на весь мир. Тимур, прихрамывая, прошелся по комнате, закурил, привычно уселся на подоконник, затем выглянул во двор, плюнул вниз на играющих детей и только тогда заметил в окне напротив лицо соседа, который с искренней укоризной смотрел на него. Придя от этого в еще большее раздражение, он вскочил и так резко задернул штору, что едва не сорвал ее с карниза.

«Старый онанист, всегда подглядывает, до чего же надоела его слащавая рожа, – раздраженно подумал Тимур. – Учитель или кто он там. Представляю, чему учит детей этот педофил, особенно десятиклассниц с торчащими сиськами».

При мысли о молодых девичьих грудях он замаслился лицом и закопошился рукой в кармане джинсов. Не зная, чем себя занять, присел на кровать, сонно склонил голову и, покачиваясь телом, стал прислушиваться к своим тягостным ощущениям.

Очень болит голова, а особенно лоб, тошноты уже нет, но комната все еще плывет перед глазами, горячая и опухшая правая нога жутко болит, у левой ноет пятка, во рту непередаваемый вкус пепельницы и нечищеные шершавые зубы, одежда воняет табаком, в животе голодная резь, хочется холодного пива и голую десятиклассницу. Нет, двух десятиклассниц.

Послушно налившись горячими фантазиями, Тимур живо представил голых, со связанными руками и завязанными глазами школьниц, стоящих на коленях, и себя в роли мускулистого и строгого учителя…

«Похоже, что я теперь надолго отлучен от тела. Наверное, вчера серьезно перебрал. Это все те грудастые бабы из клуба так меня распалили, Полина и Вика, кажется. А, чего вспоминать, бред…»

Сквозняк качнул штору, стукнула входная дверь, и Тимур отчетливо услышал, как в прихожей заскрипел паркет.

– Эй! Есть тут кто? – раздался чей-то хриплый голос.

От неожиданности Тимур замер. Удивленно озираясь, в комнату вошли двое мужчин в синих комбинезонах.

– Здравствуйте, было открыто. А у вас тут всего одна кровать? – спокойно поинтересовался один из них.

Тимур растерянно кивнул головой.

– Ну тогда, Вань, мотай.

Не дожидаясь ответа, тот, кого звали Ваня, подошел к Тимуру.

– Нужно встать.

Машинально поднявшись, Тимур сглотнул вязкую слюну и возмутился:

– А вы кто? И чего, собственно, надо?

– Перевозка картин, – равнодушно сообщил Ваня, начиная энергично обматывать кровать упаковочной пленкой. – Вот заказик от галереи.

В дрожащих руках Тимура оказался желтый бланк с какими-то каракулями.

– А чего это вообще… – не разобрав ничего в написанном, запротестовал несчастный.

Подельник Вани бросил на пол связку зеленых ремней и завладел квитанцией.