Черная сирень - Елизарова Полина

Но где же ее честность, где?!

Уже год, как она точно знала, что живет во лжи.

Уже несколько лет, как она догадывалась об этом.

И продолжала обманываться и обманывать окружающих, а те лишь потворствовали этой лжи и двулично донимали своими приторными тостами: «За образцовую семью!»

Если бы Родион хотя бы имел достаточно ума, чтобы скрывать свои пороки!

Так и протянули бы еще лет десять – двадцать, а то и до красивой старости бы весь этот паровоз дотащили…

Так нет!

Он, гнида эгоистичная, даже не удосуживался прятать от нее свои грешки…

* * *

Ночной клуб, где работали Галина и ее муж, когда-то стремился составить конкуренцию знаменитому на весь город «Казанове», однако владельцы, которых Галина никогда не видела, а только знала по именам-отчествам, решили поступить иначе.

Клуб занял другую нишу: неплохого заведения для мужчин среднего класса, с оперетками, в пять раз завышенными ценами на еду и алкоголь и полуголыми девками со всех концов бывшего Союза.

Галина занималась официальной бухгалтерией клуба, настоящего же бухгалтера, полного, похожего на раздутую жабу, с пигментными пятнами на руках, водянистыми «базедовыми» глазами, и с такой дикцией, будто он только что закусил, но не проглотил, за пять лет работы Галина видела лишь несколько раз.

Соломон Аркадьевич, всем своим видом демонстрируя глубочайшее к ней уважение, иногда заходил в ее в кабинет, чтобы изучить годовые отчеты.

Родя знал про истинное положение дел клуба куда больше, чем Галина, но, бывало, разоткровенничавшись, сам себя обрывал, приговаривая: «Меньше будешь знать – лучше будешь спать!»

Галина же с ее трезвым практичным умом понимала: добром это не кончится, ведь возможность до отказа набивать холодильник, регулярно менять престижные марки автомобилей и многое-многое другое у них с мужем была только благодаря чужим порокам.

Как это часто бывает, когда честные люди привыкают к хорошим деньгам, она быстро предложила своей совести заткнуться.

Мать и бабку от этого знания она оберегала как могла: работаем, мол, в клубе, с артистами, а там всяко бывает… Потому и допоздна. Потому и выпивает Родька, что не может не выпить – это же его работа.

Как давно алчный дьявол пожрал практически все?

И остался у них в доме один похмельный, воспаленный нерв.

В ее теперь уже редких слияниях с мужем не было и намека на былую нежность, только привычка, только повинность.

Сегодня, проснувшись одна в супружеской спальне (когда Родя, как блудливая собака, приходил под утро, он падал одетым на диван в гостиной), она вдруг подумала о том, что забыла, как пахнет мимоза.

И близкие слезы тут же навернулись на глаза.

Многие, может, думают, что на Восьмое марта она завалена цветами (еще бы, такой импозантный муж, который постит такие пронзительные цитаты на своей страничке в соцсети!), а она, проходя мимо цветочных магазинчиков, фотографировала ничейные букеты, чтобы повесить эти фото на свою страничку в соцсеть…

Да, через три дня после праздника он, лишь для вида виноватый, глядя на нее злыми, пустыми глазами, подарил ей туфли, которые она сама себе купила, то есть просто вернул ей деньги за эту покупку – с таким видом, будто отдал последнее.

Невозможно! Не-воз-можно больше!

Назад хода нет…

Пускай уматывает к своей мамашке, к бабам, к черту лысому, куда угодно!

Галина толкнула перед собой тяжеленную дверь.

В холле клуба (несмотря на то что после ночных гостей к ее приходу на службу уборка должна была быть давно завершена) всегда витал специфический запах.

Это была смесь мужского и женского парфюма, пота, табака, алкоголя, жирной и вредной еды и еще чего-то гадкого, интимного.

И этим же пах ее муж.

Он пах ее несчастьем.

А щечки их двенадцатилетней дочери все еще пахли чистотой.

В клубе Галина старалась ни с кем особо не общаться.

Приходила, перебрасывалась парочкой дежурных фраз с охраной и уборщицами и закрывалась у себя в кабинетике, лишь бы не видеть ненавистные павлиньи пачки танцовщиц, которые таджики (ее заслуга – они дешевле!) чуть ли не каждый божий день таскали по коридорам из химчистки и обратно.

Галина не думала, она знала, что лучше всех этих девок.

Лучше по всем параметрам, и тем более как танцовщица, имевшая за плечами настоящее балетное образование.

Но от этих мыслей ей становилось еще больнее и еще больше росло в ней негодование в адрес матери и бабки, которые (такие умные!) проглядели подлую сущность Родиона, не смогли ее, восемнадцатилетнюю дурочку, уберечь от этого гнилого человека.

Галина включила комп, зашла в программу и попыталась сосредоточиться на цифрах, еще вчера привычных и понятных, а сейчас совершенно бессмысленных.

Профессия бухгалтера прилипла к ней почти случайно. Работу свою она никогда не любила, а эта нелюбовь порождала в ней чувство вины – и маниакальное стремление держать дела в порядке.

Галину ценили.

Галину уважали.

И даже те, на кого работал Соломон Аркадьевич, никогда не имели к ней вопросов.

Зато совсем скоро она сама задаст им один вопрос, по поводу Родиона.

А что?

Подло, да?!

Нет, не подло. Она все уже решила, и теперь ей необходимо просто выжить. Она обязана обеспечивать дочь, поддерживать мать и бабку, а для морали здесь места нет.

В любимую соцсеть пришло сообщение.

Разуваев, бывший одноклассник, организовывал встречу выпускников.

«Галчонок, как ты? Отказ не принимается! Почти всех удалось раскачать. В следующую субботу в шесть в наших „Трех пескарях“ – прикинь, они еще живы! Взнос пять тысяч. Если что – набери меня».

И куча скобочек-смайликов после каждого предложения.

Детский сад, ей-богу!

Ох, Разуваев…

Худой, как Кощей, дерзкий, с изящным скульптурным профилем, к тому же выходец из дипломатической семьи.

И ведь ничего у них толком не получилось…

Галина закрыла программу (тупо пялиться в цифры было сейчас бесполезно) и откинулась на спинку кресла.

Почему же у них с Максом тогда не сложилось?

Наверное, потому, что он хотел не только с ней, он вообще хотел, этот семнадцатилетний жеребец, тайком от отца катавший всех желающих на темно-синем спортивном «мерседесе». Они пили гадкую дешевую водку, курили такие же гадкие, от которых долго першило в горле сигареты, но от Разуваева, единственного из парней, пахло дорогим папиным одеколоном и вообще – другой жизнью!