Искатель - Тана Френч

Коджак льнет к ноге Кела, блаженно жмурится, толкается Келу в ладонь, когда тот забывает чесать. Кел собрался завести собаку – только подождать, пока не приведет дом в какой-никакой порядок, но, может, стоит и пораньше.

– А родственников у О’Шэев в округе не осталось? – спрашивает. – Я тут нашел то-сё, им может понадобиться.

– Если б понадобилось, – логично замечает Март, – они б двадцать лет назад это забрали. Что за то-сё?

– Бумаги, – расплывчато отвечает Кел. – Фотокарточки. Подумал, может, спрошу, пока не выбросил.

Март лыбится.

– Есть тут Поджева племянница Анни, в паре миль по дороге отсюда, за Манискалли. Если тебе охота волочь это ей, я тебя отвезу – чисто глянуть, как у Анни лицо вытянется. Мамаша ейная и Подж на дух друг дружку не выносили.

– Пожалуй, ну его, – говорит Кел. – Может, дети у нее есть, кому хотелось бы что-то на память о двоюродном деде?

– Все разъехались, как есть. В Дублин или в Англию. Растопи теми бумажками печку. Или продай в интернете – еще какому-нибудь янки, падкому на старинку.

Кел не уверен, подначка это или нет. С Мартом не всегда разберешь, и в этом, понятно, отчасти и состоит потеха.

– Может, так и сделаю, – говорит. – Не моя ж старинка все равно. Семья у меня не ирландская, насколько мне известно.

– У вас там у всех есть ирландское, – говорит Март с непоколебимой уверенностью. – Так или иначе.

– Значит, придержу это дело, раз так, – говорит Кел, напоследок погладив Коджака и повернувшись к своему ящику с инструментами.

Вряд ли Анни засылает сюда детишек, чтоб приглядывали за фамильным домом. Келу очень не помешали бы наводки, что это может быть за ребенок, – он-то думал, что вполне разобрался во всех своих ближайших соседях, но ни о каких детях ему не известно, – однако если пришлый мужик средних лет берется расспрашивать о местных малолетних пацанах, тут недалеко и до взбучки и кирпича-другого в окна, а Келу хватает и того, что и так уже происходит. Роется в ящике, ищет стамеску.

– Удачи тебе с этой хренью, – скривившись и отлипая от забора, говорит Март. Целая жизнь в сельскохозяйственных трудах перемолола Мартовы суставы в труху: у него беда с коленом, с плечом и со всем прочим в промежутке. – Заберу у тебя дрова на растопку, когда наиграешься.

– Ветчина, – напоминает ему Кел.

– Тебе самому придется разбираться с Норин рано или поздно. Не спрячешься тут в надежде, что она забудет. Говорю тебе, братец, – ежели женщине что на ум взбредет, оно оттуда не денется.

– Будешь мне свидетелем на свадьбе, – говорит Кел, поддевая стамеской бегунок.

– Ветчина та в нарезке по два евро пятьдесят, – сообщает Март.

– Ха, – отзывается Кел. – Столько ж и печенье.

Март сипит от смеха, хлопает ладонью по забору, тот пружинит и опасно трещит. Затем сосед высвистывает Коджака, и они удаляются.

Кел возвращается к бюро, качает головой, ухмыляется. Иногда он подозревает, что Март изображает из себя вахлака-балагура – то ли прикола ради, то ли чтоб приспособить Кела к посылкам за печеньем и за чем еще там может быть у него на уме. “Железно, – сказала б Донна в те времена, когда им еще нравилось придумывать, чем бы развеселить друг дружку, – железно, когда не при тебе, он расхаживает в смокинге и разговаривает, как королева английская. Ну или в «йизи» свои влезает и зажигает под Канье”[11]. О Донне Кел думает не постоянно, не то что поначалу – не один месяц подряд он упорно вкалывал, слушал музыку на полную громкость и орал футбольные кричалки как псих, когда б ни приходила она ему на ум, но в итоге все удалось. Правда, она все еще всплывает время от времени, когда Кел натыкается на такое, от чего она могла б улыбнуться. Доннина улыбка ему всегда нравилась – быстрая, полная, такая, что все черточки на лице взлетали вверх.

Наблюдая, как проходят через это его приятели, Кел предполагал, что если надраться, возникнет позыв звонить ей, а потому некоторое время воздерживался от выпивки, однако оказалось, что все не так. Пиво-другое-третье – и Донна будто в миллионе миль отсюда, в каком-то другом измерении, куда никакие телефоны не дозвонятся. Слабину Кел дает, как раз когда Донна застает его врасплох – вот как сейчас, невинным осенним утром, расцветая у него в уме так свежо и живо, что Кел едва ль не улавливает ее запах. И не вспомнить, почему нельзя достать телефон: “Эй, детка, ты послушай…” Возможно, лучше б стереть ее номер, но вдруг понадобится созвониться насчет Алиссы, да и памятен тот номер наизусть.

Бегунок наконец отрывается, и Кел вытаскивает плоскогубцами старые ржавые гвозди. Измеряет бегунок, записывает на нем цифры. Когда впервые оказался в строительном магазине – выбрал пару деревях разного размера, потому что есть же ящик с инструментами и потому что поди знай. Длинный сосновый брусок в самый раз по ширине для нового бегунка, толстоват, но не слишком. Кел прижимает его к столу и принимается обстругивать.

Дома план был бы такой: сцапать пацана вторично, только держать покрепче, закатить ему нотацию насчет вторжения в частные владения, нападения и оскорбления действием, малолетних правонарушителей и того, что случается с детьми, которые выебываются с легавыми, и, может, добавить подзатыльник да выкинуть со своей собственности. Но тут он не легаш, и Келу все крепче кажется, что он не ведает, чем дело может кончиться, а потому былые прихваты совсем не вариант. Как бы ни поступил он, надо, чтоб вышло толково и осторожно, и не переусердствовать.

Достругивает деревяшку до нужной толщины, рисует по линейке две линии, пропиливает вдоль каждой на четверть дюйма. Что-то в нем прикидывало, помнит ли он все еще, как этими инструментами пользоваться, но помнят руки: инструменты ложатся в ладонь так, будто они все еще теплы с тех пор, как он брался за них в предыдущий раз, и в дерево входят гладко. Приятно. Кел вновь насвистывает, не заботясь о мелодии, просто бросает милые трели и переливы птицам.

День разогревается так, что Келу приходится остановиться и снять фуфайку. Принимается не спеша вырезать полоску дерева между двумя пропиленными направляющими. Торопиться некуда. Малявке, кто б ни был, что-то надо. Кел дает ему возможность явиться и взять это.

Первый шум, поодаль за изгородью, доносится смазанным из-за Келова посвиста и шороха стамески, а потому Кел не уверен. Головы не поднимает. Берется за рулетку, проверяет направляющую – хватит ли по длине. Обходит стол, чтоб взять пилу, и тут слышит опять: резкий шелест ветвей, кто-то пригибается или увертывается.

Кел бросает взгляд на изгородь, наклоняется за пилой.

– Если хочешь глядеть, – говорит, – так вылезай да посмотри как следует. Иди сюда, поможешь мне с этим делом заодно.

Тишина за изгородью полная. Келу слышен ее гул.