Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950-1350 гг. - Роберт Бартлетт

По сути дела, термин «латинский» все больше применялся приверженцами западной церкви для самоидентификации. Крестовые походы и более близкие — но не обязательно более теплые — отношения с греческой и русской церквами делали его еще более уместным. Со временем он приобрел квазиэтнический оттенок, как, например, в выражении gens latina («латинский народ»), и даже отчасти стал употребляться вместо слова «христианский»; так, например, когда германские князья в 1125 году обсуждали вопрос избрания нового императора Священной Римской империи, они, если верить одному хронисту, высказывали озабоченность в связи с тем, что от их решения зависит «весь латинский мир» (tota latinitas). Следовательно, понятие «латинский» играло важную в деле самоидентификации народов Западной Европы и, по всей видимости, служило некой концептуальной сплоченности этнических групп, имевших самое разное происхождение и язык. Однако только принадлежность к единому церковному сообществу едва ли могла составить движущую силу военной или колониальной экспансии. Словом «латинский» приверженцы римского церковного обряда и подчинявшиеся власти Рима люди называли сами себя, однако сам по себе латинский религиозный обряд вовсе не обладал способностью к экспансии. На самом деле одним из проявлений этой экспансии, по-видимому, как раз и было насаждение в областях с другими традициями богослужения латинской литургии, настойчиво осуществлявшееся папством и другими заинтересованными группами. Таким образом, распространение литургии, являющееся следствием католической экспансии, едва ли можно считать одновременно и причиной такой экспансии.

Что представляется особенно важным — это не сами по себе особенности католического богослужения, а его статус официального обряда в самой римской церкви, а соответственно, и во всех подведомственных церквях. Если же рассматривать латинскую церковь в контексте соподчинения, то есть как совокупность церквей, признававших над собой власть римского папы, то мы увидим организацию, возглавляемую активно действующим центром. Становится легче представить рост этой организации как распространение не столько форм богослужения, сколько организационных структур. Роль папства в экспансии Высокого Средневековья будет рассмотрена ниже, в главе 10. Там мы подробно остановимся на союзе папской власти с аристократией, использовании папством в своих интересах новых религиозных орденов и особо показательном примере крестовых походов как высшем проявлении завоеваний, вдохновляемых римской церковью. Все эти аспекты безусловно важны, но и в последнем случае следует помнить, что дирижировать оркестром и играть на инструментах — не одно и то же: воля папства поднимала в поход армии крестоносцев, но не означала автоматического перехода в их руки крепостей мусульман или язычников. Даже в этом, самом ярком примере «воинствующего латинского христианства», нельзя пренебрегать вполне материальными и мирскими составляющими. Более того, если мы признаем направляющую роль папства начиная с XI века, то нам следует найти объяснение тому факту, почему именно с этого временем управление христианским миром со стороны папского престола стало носить столь настойчивый и эффективный характер. Одного только существования папской власти вовсе не достаточно для объяснения роста могущества папской монархии. Папство представляется весьма предприимчивым и инициативным институтом, при этом сумевшим извлечь наибольшие преимущества из перемен в окружающем его мире. Великие церковные деятели тех времен, каковыми являлись папы римские XI–XIII веков, действительно проводили осознанную политику «расширения границ Церкви», но проводили ее в мире, где уже полным ходом шло развитие материальной сферы жизни.

«Латиняне» одновременно являлись «франками». В первой половине IX века понятия «христианский Запад» и «империя франков» стали почти синонимами. Если не считать Британских островов и королевства Астурии, практически весь латинский христианский мир признавал над собой только власть Карла Великого и его сына, и ничью больше. Этот мир, в котором смешались потомки римлян, христиан и германцев и который был сформирован могуществом королей-воинов, правивших на пространстве от Барселоны до Гамбурга, от Реймса до Рима, наложил глубокий отпечаток на историю всех последующих веков. Сердцем Запада была «Европа франков», как можно было бы назвать владения Каролингов. В Высокое Средневековье этот регион (куда, с некоторыми допущениями, можно причислить и Англию) сохранил за собой роль естественного центра. Ибо процессы роста и развития не были едиными для всей Европы, в силу чего за определенными районами вполне можно признать такую центральную роль. Этот вывод нельзя подкрепить какой-то надежной статистикой, поскольку в отношении описываемого периода ее не существует, однако все косвенные свидетельства говорят о том, что регион от юго-восточной Англии до центральной Италии выделялся среди других высокой концентрацией населения и уровнем экономической активности. В особенности передовыми для своего времени были области северной Франции и северной Италии. Именно здесь зародились многие религиозные ордена той эпохи, которые затем распространили свое влияние на другие регионы. Северной Франции, родине готической архитектуры, средневековой схоластики и литературы о короле Артуре, европейская цивилизация XIII века обязана существенной долей своего колорита. Можно сказать, что эти территории образовывали «ядро», или «метрополию» по сравнению с окружавшей их «периферией».

Завоевывая новые земли и основывая там свои колонии, воины, торговцы, церковники и землепашцы франкской Европы несли с собой и свои религиозные культы. Похожим образом на волне экспансии шло распространение и английского языка (в научной литературе этот феномен иногда называют «сопутствующей экспансией»), наблюдавшееся на протяжении XVI–XX веков. Мало кто станет утверждать, что широкомасштабная экспансия английского языка имеет в своей основе какие-то его внутренние особенности. Причину скорее надо усматривать в развитии мореплавания, демографических процессах, происходивших в странах, куда английский язык был занесен и укоренился, в их географическом положении и проч. Точно так же к XI веку некоторые франкские, или латинские христиане уже имели развитую систему или форму социальной организации, которая и обусловила их способность к экспансии. Тогда получается, что распространение латинских епархий было не более чем следствием этой экспансии, а ее двигателем выступали мотивы технологического или социального порядка. С другой стороны, ритмы и направление, в котором развивалась экспансия Высокого Средневековья, требуют и религиозного обоснования, ибо ничем другим нельзя, к примеру, объяснить вступление западноевропейских армий в гористую Иудею.

Опыт кельтского мира дает еще одно основание серьезно усомниться в прямой взаимосвязи территориального роста западного общества с распространением латинских диоцезов. Особенно показателен пример Ирландии. Эта страна была в числе первых неримских государств, обращенных в христианство. Это произошло уже в V веке благодаря миссионерской деятельности св. Патрика, и вскоре Ирландия сама стала центром миссионерства, а странствующие ирландские монахи практически обратили в христианскую веру все германские народы Западной Европы. Богатая ирландская монашеская традиция процветала на протяжении многих веков. И казалось бы, не может быть сомнений, что Ирландия в полном смысле являлась составной частью латинского христианского мира. Однако, хотя христианство в Ирландии и имело давние корни, история этой страны XII–XIII века оказалась во многом повторена областями Северной и Восточной Европы, в это время еще только принимавших христианскую веру. Вторжение рыцарской конницы, массовая миграция крестьян, образование самоуправляемых городов, распространение письменной культуры и чеканки денег — всем этим аспектам ирландской истории можно найти параллели в других регионах, испытывавших на себе волну экспансии в эпоху Высокого Средневековья. Всякое колониальное поселение в Манстере неизбежно обнаруживало большое сходство с Бранденбургом. Ирландия и, в большей или меньшей степени, другие кельтские страны испытали на себе процессы завоевания, колонизации, культурной и общественной трансформации, аналогичные тем, что происходили в Восточной Европе или Испании, при том что они уже давно являлись составной частью католического мира. Несмотря на свою принадлежность к латинской Европе, эти страны Британских островов тоже стали жертвами, а не носителями католической экспансии. И вместо того, чтобы идти по пути исключения кельтских стран из процесса христианской экспансии и довольствоваться ярлыком «экспансия латинского христианства», лучше попытаться дать этому процессу новое определение исходя из того, что он не обошел и их.