XY? - Виктор Леонидович Коротков

в офисном помещении.

      Как писать я не понял, поэтому я вышел на улицу. Когда я уходил, голоса чата становились все тише и тише, как девушка, которую часто бьет ее парень.

      На улице на мне был костюм космонавта, но без шлема.

      Ко мне подошел медведь. В смысле животное медведь. Он начал говорить:

      – Я приветствую тебя. Я Россия, твоя мать. Как зовут, скажи любя или мне тебя назвать.

      Я потупился и ничего не ответил.

      – Назову тебя Гагарин, хоть по внешности татарин.

      – А ты всегда говоришь стихами?

      – Так мне велено судьбой, я же сказочный герой.

      – Забавно.

      – Расскажи-ка мне, Гагарин, ты же русский честный парень, любишь ты америкосов или так посмотришь косо.

      – А что в ней плохо в Америке? Сколько мы взяли оттуда взяли хорошего. Конечно, было и плохое, например, каминг-аут, дабстеп, электронные сигареты, покемоны. Но от этого нам стало только веселей. Теперь когда куришь или нюхаешь, думаешь, что ты американский крутой герой, который все зарешает.

      – Я услышала, Гагарин, твои мысли и слова. Все равно козлы и твари и не могут воевать.

      – Да кому нужна война? Никому, конечно! Опять же фраза из старого американского фильма «Час пик». Не надо воевать. Надо самим что-то свое продвигать.

      – Дай мне где-то пять минут. Все! Они уже идут. Ты подумай, слово «край», означавшее Россию, нынче слышится как «cry», то есть слезы и большие. Стал наш русский край другим, получилось русский плач. Мне обидно, что сидим где-то в суматохе дач. А ведь мы могли бы сделать все наоборот. Мы могли заставить рыбу подлететь на неба свод. Вот поэтому недолго, постараюсь побыстрей, увлеку вас монологом, как Макдональдсы детей.

      Медведица (Россия же – женский род, значит медведица) набрала воздуха в легкие и начала:

– «Америка» -твердите это сладко… 

Визжите от ее собачьей моды. 

Дуреете совсем, однако, 

Забыли нашу русскую породу. 

Забыли вы все подвиги отцов, 

Все то чего достиг на край, 

И из-за вас он край глупцов. 

И флаг чужой вам ныне рай.

Я помню мерзость вашей своры – 

Бузите: – «лучше будет там». 

Создатель предоставь их мору: 

Не место у берез врагам! 

Вы, православное наследство, 

Забыли красоту икон и гжели… 

Иное нынче ваше детство 

Заокеанский блюз запели.

Забыли сердцем и поэтов 

Стране служивших, как цари; 

Есенин, Маяковский – это 

Советские слепых поводыри. 

Какие вы теперь славяне? 

Сманил общипанный орел. 

Но озорно несу я знамя, 

Которое давно обрел! 

Но это знамя не с медведем, 

На нем не видно трех цветов – 

На нем то поле с бликом меди, 

Там тополь, много васильков,

Любимый, добрый, русский клен 

И ива, выглядит, как в сказке, 

Белесый кедр умилен, 

Сирень с фиалковой окраской. 

Я не пою, я лишь хочу воспеть 

Чарующую синь у Родины! 

На ней судьба мне умереть, 

Держа в руке смородину!

      Я не выдержал и похлопал, только за последнее четверостишие. Правда, от этого Америку любить я не перестал.

      Еще я заметил, что это все-таки медведь.

      И все, я проснулся.

XI

– Политически, Мить, – сказал я.

– Да-да, лучше бы вообще об этом нам не говорил! Опозициионное мнение. Вдруг все-таки нас кто-то слышит или записывает на диктофон, – снял с моего языка Тим.

– Да, Мить, все, мы забыли, ты типа ничего не говорил.

– Да пошли вы!

      Мы втроем рассмеялись, глядя на его обиженное лицо.

– Да и вообще как ты все запомнил? У тебя же память дырявая, я помню, как ты в школе стихи отвечал, по листку, или по руке. Да и запоминал ты только матерные Маяка и Есенина.

– Еще Бродского одно помню: «Когда придет ноябрь – уходи…»

– Октябрь, Мить! Видишь! А тут ты какого-то хрена все запомнил досконально. Как так?

– Я черт его знает.

– Мне, кстати, вспомнилась игра «Devil may cry», – сказал Леха.

– Демон может край, – заменил я одно слово.

– Ага, а слово «may» похоже на «my».

– Да! Тогда получается : Демон – мой край.

– Россия – демон?

– С чего это?

– А кто еще называет свою страну своим краем? – сказал Митя.

– Ну да.

– Так что завязываем, а то на самом деле опозиция пошла.

– Да, – сказали все хором. Нас напугала мысль, что кто-то неизвестный может нас слушать. Я не знаю, но я уверен, мы все предположили, что все это государственный проект и они за нами следят.

      Но мысли об этом исчезли, когда радио включилось само и заиграло песню Земфиры – Бесконечность.

XII

      Песня закончилась. И диджей начал говорить:

– Мистеры Инфинити, вам предстоит выбор, который изменит вашу дальнейшую жизнь. Сейчас у вас на лобовом стекле будет написано: «Inf». Вам надо дописать это слово. У вас два варианта: «Infinity» или «Inferno». Решайте сами. А пока я вам включу звук метронома, чтобы он раздражал вас, пока вы выбираете.

      Если бы момент определял, какое человек животное, то сейчас мы бы были баранами. А так просто сидим вчетвером в пятнашке и смотрим друг на друга.

– Инфинити. Что тут думать? – сказал Леха.

– А может ну его, Инфини, что в Инферно? – сказал Митя. – В аду мы еще не были.

– Как не были? Вспомни восьмой класс, новый год. Это был ад.

– А может тут обман? – предположил я. – Может, твою пятнашку поменяют на машину «Инфинити»?

– Сомневаюсь, – сказал Тим.

– Я тоже, – сказал Митя.

– Допустим, тут подразумевается Инфинити, как бесконечность, то есть чистилище, а Инферно, как Инферно, то есть, как ад. Куда мы?

– Лучше в ад, – сказал Леха, – надоело болтаться, как сами знаете что.

– Убедил, – сказал я, – пиши, Мить, «erno», так как «Inf» уже написано.

– Подожди! Все «за»?

      Никого «против» не было.

– Все, решено. Пишу.

– Давай!

      Митя навел дрожащий палец на лобовое стекло. Я поморщился от звука, скользящего по стеклу пальца. Все.

      Inferno.

      Мы ждали, как рухнемся под землю, и все дальше будет как у Алигьери. Но вместо этого надоедливый метроном