Бабочка на ладони - Катажина Грохоля

Берегись желтого цвета.

* * *

— Зенек, Зенек, что ты творишь, чем ты накачался? — Буба держала за руку долговязого наркомана, который на этот раз явно перебрал.

Зенек раскачивался из стороны в сторону и никак не мог сообразить, с чего это Буба так медленно говорит и то и дело вся морщится. Ведь все так замечательно. Такие краски. Ему хочется спать, а она его тормошит.

Так все здорово, так мягко и тепло, только лечь и соснуть. Ну что она его трясет, дура несчастная? Нет чтобы лечь рядом и посмотреть в чистое небо, ангелы сходят на землю, и крылья у них переливаются на солнце…

— Зенек, встань, я тебя отведу, тебе нельзя здесь оставаться.

А почему нельзя? Под ним пуховое ложе, херувимы и серафимы нисходят прямо на него. Если он откроет рот, они нырнут в него, и он сам поплывет по воздуху, легкий как перышко, только поспит немного на пуховых подушках, ну что она ему не позволяет лечь, глупо, ей-богу…

Буба не знала, что делать. Ей было холодно и хотелось домой, но Зенек был совсем плох — он раскачивался уже над самым тротуаром. А ведь в среду он придерживал ей голову над урной, когда ее рвало прямо на улице, и не позволил упасть. Правда, в среду он был не под кайфом.

И какое ей дело до людей, пялиться только могут, причем издали, нет чтобы подойти и помочь. Ведь Зенек не в себе, сам не знает, что творит, а оставлять его здесь нельзя, замерзнет, начало марта в этом году такое холодное.

— Зенек, тебе надо к врачу, — убеждала Буба, и Зенек посмотрел на нее и поднялся.

Ноги под ним подгибались, но он встал. Если уж она так настаивает, он уйдет. Жалко пуховых подушек, но раз надо — значит, надо. Все равно жить — здорово.

— Оставь меня, — выговорил Зенек и помахал рукой Богоматери. Она стояла прямо перед ним, высокая, лучащаяся, неужто Буба ее не видела? Пусть лучше отойдет в сторонку и не мешает. А он устремится в свет.

Зенек отпихнул Бубу (она чуть не упала) и зашагал прямо на артистку-мима, «живую статую» в белом одеянии. Та грозно топнула на него ногой. Кто-то засмеялся. Зенек, пошатываясь, прошествовал дальше и скрылся за костелом.

Ведь Дева Мария показала ему, куда идти.

* * *

Бася сидела в кафе и разглядывала людей. День близился к концу, можно и рюмочку опрокинуть. Один маленький джин с тоником — и она пойдет домой.

Они великолепно отделают свою квартиру — совсем скоро. Только на желтый кафель она никогда не согласится. Очень уж хорошо Бася помнила, как злилась на себя за потраченные впустую восемьдесят злотых, — выскочила из квартиры гадалки на шестом этаже и затопала вниз по лестнице, даже лифта ждать не стала, а оказавшись на улице, чуть не бегом кинулась к своему маленькому голубому «фиату», припаркованному на соседней улице в неположенном месте. Этой машины теперь не существует в природе. А жаль. Свой автомобиль дает свободу, а у них с Петром теперь только одна машина на двоих. Тоже старая. Петр любит крутить баранку. И ему машина нужна по работе. А Бася перемещается на общественном транспорте. Ну кому это понравится?

И лавку с охотничьими товарами у подъезда гадалки Бася тоже на всю жизнь запомнила. И ведь зашла туда просто так — охота ее никогда не интересовала, но вдруг попадется какая-нибудь особо теплая вещь для Петра? Он как раз корешился с охотниками и фотографировал животных, которых эти охотники еще не поубивали. Правда, некоторых потом все равно убили. Жалко.

Подходящих вещей не было — да тут еще голова кабана на стене. Сразу пропало всякое желание рыться в охотничьем барахле. В лавке Бася находилась минуты три — но они оказались самыми важными в ее жизни. Пока она, всматриваясь в фарфоровые глаза кабана, проклинала тупое человечество, которое не только истребляет диких хрюшек, но и каждую минуту выжигает участок амазонских джунглей размером с футбольное поле, уничтожая тем самым не известные еще науке виды животных и растений и перекрывая кислород Земле, — пока она, значит, пылала праведным гневом, в ее неправильно припаркованный маленький «фиат» врезался фургон с надписью «Польская Телекоммуникация — с нами ближе». Впервые рекламный слоган вполне воплотился в жизнь — ближе уже было некуда.

Железо сминалось с громким хрустом, даже сейчас Баську бросило в дрожь при воспоминании об этом звуке. Хорошо еще, джин с тоником не желтый. Вообще, кажется, спиртное желтого цвета не бывает. Ах да, яичный ликер. Замечательный напиток, ему простительно.

Когда Бася подбежала к своей машине, годившейся теперь только на металлолом, у нее подкосились ноги.

Фургон с надписью «Польская Телекоммуникация — с нами ближе» был ярко-желтого цвета.

Перед глазами у Баси замелькали всякие жуткие картинки:

вот она сидит в своей машинке и только собирается завести, как в нее со стороны водителя врезается фургон, и гнутое железо вонзается ей в сердце, и кровь заливает лобовое стекло, и верхняя половина Васиного туловища, перерезанного пополам, падает прямо на руль;

или она направляется к машине, и тут фургон вминает ее в дверцу «фиата» и по-свойски разделывается с ее хрупким телом, превращая бедра и грудь в кровавую кашу;

или она уже отъезжает, когда желтый фургон со всей дури шарахает ее автомобиль в бок, и она вылетает через лобовое стекло и распластывается на мостовой с изуродованным лицом.

На этом игра воображения закончилась — Бася потеряла сознание и рухнула на тротуар, избежав, таким образом, штрафа за неправильную парковку.

У водителя желтого фургона было 7,34 промилле алкоголя в крови. Чтобы отправиться на тот свет, и четырех промилле за глаза бы хватило, только статистика — наука неточная. Водитель еще и лихо выскочил из машины и кинулся спасать Басю. Обо что он при этом умудрился расквасить себе физиономию — непонятно, только когда, путаясь в собственных ногах, он склонился над Басей, кровь из рассеченной брови лилась ручьем. И заляпала Басе белую блузку и сумку из соломки.

Так жизнь доказала справедливость гадалкиного предсказания. Петр мог теперь сколько угодно распинаться, уверяя, что скорость у фургона при столкновении была маленькая и что в утиль «фиат» сдали, поскольку ремонт обошелся бы дороже самой машины (по прикидкам, Басино авто стоило не больше тысячи злотых, просто чудо, что механизм еще ездил), Басю ему было не переубедить. Она четко усвоила: желтый цвет принесет ей только несчастье.

Когда Петр подарил ей букет из желтых калужниц, Бася расплакалась; спутниковое телевидение «Польсат» ей не нравилось из-за желтого солнышка в углу экрана; яйца она употреблять в пищу перестала. Ну разве что в виде яичного ликера. Правда, редко. Даже очень.

И без ликера найдется что выпить. А две свои желтые майки Бася отдала Бубе. Бася никогда не забудет, как они с Петром впервые встретились с Бубой. Сидит, бедняжка, вся в черном (только башмаки серые) на лестнице между этажами и плачет. Лифт испортился, иначе Буба не попалась бы им на жизненном пути.