Русич. Молния Баязида - Андрей Посняков

– Так… – еле слышно отозвался Игорь. – Стыдно было перед ребятами.

– Ах, стыдно? А обманывать пионерскую дружину – не стыдно? Ты ведь пионер?

– Да…

– И тот случай, когда ты пытался убежать из лагеря…

– Я просто отстал.

– Все так говорят… Не знаю, не знаю. А в клубе – чему вас учил новый худрук? Что вы играли – говорят, джаз?

– Джаз, – согласно кивнул мальчик.

– Что ж ты не доложил. Я ведь об этом не от тебя узнал.

– Я думал…

– Индюк тоже думал. Джаз – не наша, не советская музыка. Космополитизм! Что это слово значит – знаешь?

– Знаю, – Игорь сглотнул слюну.

– Так вот и посчитай… – Вилен начал загибать пальцы. – Обман дружины – раз, побег – два, джаз – три, недоносительство – четыре, плюс ко всему… Говорят, это именно ты подрисовал усы на портрете товарища Маленкова, а за такие дела знаешь, что бывает? Детский дом… да что там… Колония! За колючкой плохо, Игорь.

– Я же… я же все, что вы… выполнял… – Игорь наконец расплакался. – И за худруками слежу, и вообще…

– Про худрука я еще информирую органы.

Вот те раз! Раничев ухмыльнулся: а прав был Геннадий! Старший воспитатель – та еще гнида. Впрочем, он еще не знал – какая.

– В общем, Игорь, ты понимаешь, что твоя дальнейшая судьба полностью зависит от меня? – продолжал разговор Вилен. – Впрочем, я могу и простить тебя…

– Пожалуйста!

– Да не стой ты, садись на сцену, поближе, вот… Ты красивый мальчик…

Раничев вдруг с удивлением увидел, как Вилен, обняв мальчишку, поцеловал его в губы. Пацан отпрянул…

– Хочешь в колонию?

– Нет, но…

– А раз нет, так раздевайся… – гнусавый голос Вилена нетерпеливо дрожал. – Да быстрее, что ты копаешься… Дай-ка…

Послышался треск разрываемой одежды…

И тут Раничев не выдержал, чихнул. Давно замечал за собой такое – чихать в самый неподходящий момент. Впрочем, он без того собирался вмешаться – надо было спасать мальчишку, да и о себе следовало подумать.

– Ба! Какая встреча, – подойдя к сцене, громко воскликнул он. – А я иду – вижу, замка нет. Дай, думаю, загляну, может, озорует кто? Шел бы ты спать, Игорь… мы тут с Виленом Александровичем поговорим.

– Я правда пойду…

– Давай, давай, – Иван подтолкнул мальчика. – Рубашку заштопай… Ну, Вилен Александрович, чем вы тут занимались? Очень на то похоже – занимались совращением малолетнего! Статья – не помню какая, но в уголовном кодексе – точно имеется.

– Что за грязные намеки? – по-петушиному вскричал Вилен. – Я, как дежурный воспитатель, просто проверял территорию. А вот вы что здесь делали?

– Слушай ты, гнида! – Раничев схватил воспитателя за грудки. Треснув, от воротника отлетела пуговица. – Я уже не говорю о твоих замашках… но предупреждаю пока по-хорошему – завязывай!

– Да я… – Вилен внезапно обмяк, словно тряпка.

– И вот еще… Ты, кажется, упоминал о каких-то органах? У меня тоже найдется, что им сообщить. Понял?

Вилен кивнул. Вот и поговорили. Раничев улыбнулся – теперь этот хлюст поостережется «информировать органы» – у самого хвост в дерьме. Двух свидетелей вполне хватит.

– Ну, ты все принял к сведению? – запирая клуб, вместо прощания произнес Иван.

Старший воспитатель снова молча кивнул и быстро – бочком – скрылся в боковой аллее. Он не был глуп и быстро сообразил насчет двух свидетелей. Новый худрук и мальчик. А ведь они вполне могли – не сейчас, так потом – если и не довести до тюрьмы, то вполне испортить карьеру, а карьера для Вилена была всем.

– Ладно, – уходя, злобно шептал он. – Еще посмотрим…

Раничев не слышал его слов, снова открыл клуб, поднял контрабас:

– Истанбул уоз Константинополис…

Иван играл…

– Вот! Вот! Это конгениально! Прежде всего актив: имеется эмигрант, вернувшийся в родной город. Пассив: он боится, что его заберут в ГПУ.

Илья Ильф, Евг. Петров

Двенадцать стульев

…джаз. До рок-н-ролла дело не дошло, немного поиграв, Раничев запер клуб на замок и отправился спать, терзаемый одной мыслью, – а правильно ли он поступил, вмешавшись, так сказать, в интимную жизнь старшего воспитателя. Да, наверное, правильно – парнишка-то, по поручению Вилена, следил за каждым шагом Ивана. Правда вот, судя по разговору, доносил плохо – неаккуратно и нерегулярно. Ну, тем не менее – авось теперь Вилен поостережется катать доносы в «соответствующие органы». И все же сбрасывать его со счета нельзя – слишком уж верткая сволочь. Пригляд нужен, как же без этого? Кто бы только приглядывал? Впрочем, наверное, и не стоит все так усложнять? В конце концов, Иван вовсе не собирался здесь надолго задерживаться, больно надо. Похитить из музея перстень – всего-то и нужно… Что будет, если и потом заклинание не сработает, Раничев старался не думать – зачем расстраивать себя раньше времени, проблемы нужно решать по мере их поступления. Так, были, конечно, прикидки – реализовать на черном рынке саблю и ожерелье, выручил бы немало, да через блатных выправить все необходимые документы. Хлопотное, конечно, дело – да и потом что? Жить, дрожа от страха, каждую минуту ожидая ареста? Нет, надобно отсюда поскорей выбираться, нечего тут выжидать, музей – вот первое дело!

С этим предложением он и подкатил поутру к Геннадию. Начальник лагеря стоял в своем кабинете перед окном и грустно смотрел вдаль. Войдя, Раничев кашлянул.

– А, это ты, – оглянулся начальник. – Присаживайся. Пиво будешь?

– А есть? – оживился Иван, голова-то у него все-таки побаливала.

– Пока нет, но скоро будет, – загадочно ответил Геннадий и, немного помолчав, сообщил, что только что звонил Тихону Иванычу, старому своему знакомцу, председателю местного колхоза, ну, тому, чья «Победа». Вот Тихон Иваныч и обещал привезти пиво. Раничев кивнул и, присев на диван, начал неспешную беседу.

– Экскурсия? – выслушав, оживился начальник. – Это хорошо, у нас еще такого не было. Только вот что: музей в Угрюмове, конечно, шикарный… был. Слышал, в последнее время там все какие-то бесконечные реорганизации происходят, впрочем какие-то выставки там имеются… Слушай, Иван! – Геннадий вдруг вскинул глаза: – Вчера совсем забыл спросить… Правда, что тебя Ник-Никыч в директора музея прочит?

Раничев замялся, лихорадочно соображая, что же ответить. Знать бы, кто такой Ник-Никыч? Наверное, облеченное немалой властью лицо, раз может кого-то куда-то «прочить». И, судя по словам Артемьева, лицо это – хороший знакомый Ивана… Но, откуда у него тут вообще могут быть хоть какие-то знакомые, ведь… Черт побери! А чьей дружбой сам хвастался? С кем, как не с товарищем Рябчиковым, первым секретарем городского комитета партии! Вот он, загадочный покровитель.