Месть Ориона - Бен Бова

Он приготовился метнуть копье в меня. Я отступил и, отбросив дротик и перехватив кленовое древко, свалил Гектора, перетащив его через поручни колесницы. Вырванное у него копье я метнул в голову возницы, который мгновенно рухнул по другую сторону повозки. Обезумевшие лошади, спотыкаясь, бились на узком пространстве; внезапно одна из них соскользнула с откоса, остальные с испуганным ржанием попятились назад, а потом повернули и, растоптав бедного возницу, рванулись к лагерю, в сторону далекого города, катя за собой опустевшую колесницу.

Гектор поднялся на ноги и, угрожая мечом, направился ко мне; я, держа копье словно дубинку, отразил удар и вновь сбил царевича с ног.

К этому времени на насыпь прибежали троянцы – пешие, без колесниц, потому что взбесившаяся упряжка Гектора распугала нападавших.

Я огляделся. Теперь ворота уже закрыли и ахейские лучники целились через ее щели. Некоторые воины успели подняться на насыпь и бросали оттуда камни и копья. Подняв над головой свой щит, стараясь укрыться от летевших снарядов, Гектор отступил. Что касается меня, то я легко уклонялся от троянских стрел.

Троянцы отступили, но только на расстояние полета стрелы, пущенной из лука. Там Гектор и приказал им остановиться.

Осада лагеря ахейцев, огражденного валом и рвом, в тылу которого спокойно плескалось море, продолжалась. Троянцы оставили за собой покрытое трупами поле боя.

Я залез на ворота, перебросил ногу через край, затем помедлил секунду, обратив взор на поле битвы. Должно быть, многие из молодых господ, приплывших сюда на нашем судне, теперь лежали там, лишившись великолепной брони, мечей с драгоценными рукоятками, богатой одежды, своих молодых жизней… Высоко в безоблачной небесной голубизне кружили птицы, теперь уже не чайки, а стервятники.

Политос обратился ко мне:

– Орион, должно быть, ты сын самого Ареса! Лишь великий воин может сразить царевича Гектора!

К его похвале присоединились и другие; я перелез через шаткие ворота и легко спрыгнул на землю. Меня окружили, принялись хлопать по спине и плечам, улыбаясь и крича, кто-то предложил мне деревянную чашу с вином:

– Ты спас весь наш лагерь!

– Твоя рука остановила коней царевича, словно десница самого Посейдона!

Даже надсмотрщик посмотрел на меня ласково.

– Фет так поступить не может, – сказал он, может быть впервые внимательно взглянув на меня своими выпученными лягушачьими глазами. – Почему воин оказался среди работников?

Ничуть не задумавшись, я ответил:

– Я должен был выполнить обет перед богом.

Ахейцы расступились с благоговейными улыбками. Лишь у надсмотрщика достало храбрости оставаться на месте. Он кивнул и сказал спокойно:

– Понимаю. Значит, твой бог сегодня доволен.

Я пожал плечами.

– Об этом мы узнаем достаточно скоро.

Ко мне подошел Политос:

– Пойдем, я отыщу тебе хороший очаг и горячую пишу.

Я позволил старому сказителю увести меня в сторону.

– Я догадывался, что ты человек необычный, – сказал он, пока мы шли среди шатров и палаток. – Таких плеч у рабов не бывает. Да и ростом ты почти равен великому Аяксу. Видимо, знатный юноша, сказал я себе, если не бог.

Он болтал без умолку, рассказывая мне, какими представились мои деяния его глазам, и вспоминая дневное кровопролитие, словно намереваясь навсегда запечатлеть его в своей памяти, чтобы воспевать в будущем. Мы миновали множество людей, и каждый предлагал нам пищу; женщины, завидев меня издали, улыбались. У некоторых хватало смелости подойти к нам и предложить свежее поджаренное на вертелах мясо с луком.

Политос всех отгонял в сторону.

– Лучше накормите своих господ, – резко отвечал он. – Перевяжите их раны и умастите целебным бальзамом. Утолите голод, напоите вином, а потом как следует поморгайте своими коровьими ресницами, чтобы привлечь их внимание.

Мне же он сказал:

– Орион, все зло в мире от женщин. Остерегайся их.

– Эти женщины рабыни или феты? – поинтересовался я.

– Женщины не бывают фетами. Чтобы женщина работала за плату?! Об этом никто никогда не слыхивал!

– Даже блудницы?

– Ха! Но они в городах, там – конечно да. Однако храмовые блудницы не являются фетами, это вовсе не одно и то же.

– Значит, женщины здесь…

– Рабыни и пленницы. Дочери или жены врагов, захваченные в городах и деревнях.

Мы подошли к группе мужчин, сидевших возле одного из самых высоких походных очагов среди тех, что пылали возле чернобоких кораблей. Внимательно посмотрев на нас, они расступились.

Сверху с борта судна спустили большую холстину, образовавшую нечто вроде навеса; возле нее стоял воин в шлеме и с собакой. Я взглянул на ухмылявшуюся дельфинью морду, украшавшую нос корабля, четко выделявшуюся на синем, как море, фоне.

– Это лагерь Одиссея, – негромко пояснил Политос, когда мы сели и приняли большие плошки с жареным мясом и кубки подслащенного медом вина. – Перед тобой жители Итаки.

Прежде чем выпить, он пролил на землю несколько капель вина и жестом велел мне сделать то же самое.

– Почтим богов, – проговорил Политос, удивленный тем, что я не знаю обычая.

Люди восхваляли мой подвиг у ворот, а потом принялись спорить, какой именно бог подвиг меня на героические деяния. Здесь предпочитали Посейдона и Ареса, впрочем, не забывали Афину, да и самого Зевса поминали время от времени. Греки разговорчивы до самозабвения, и никто из них не подумал спросить меня самого.

Болтовню ахейцев я слушал с радостью, поскольку из их слов многое сумел узнать о войне. Конечно, они не сидели десять лет под стенами Трои, просто столько лет ахейцы каждое лето приплывали сюда воевать: Ахиллес, Менелай, Агамемнон и прочие цари грабили восточное побережье Эгейского моря, жгли города, брали пленников, пока наконец не набрались смелости и силы, чтобы осадить саму Трою. Но как все предполагали, без Ахиллеса, самого могучего ахейского воина, ничего хорошего их не ждет. Случилось, что Агамемнон наградил Ахиллеса молодой пленницей и тут же забрал ее обратно. Подобного оскорбления великий воин не мог снести даже от самого царя.

– Самое смешное в этом, – сказал один из мужей, бросив тщательно обглоданную баранью кость псам, бродившим возле нас, – то, что Ахиллес всем женщинам предпочитает своего друга Патрокла.

Все закивали и одобрительно зашумели. Ахиллес с Агамемноном поссорились не из-за женщины, дело было в оскорбленной гордости и попранной чести. Причем с обеих сторон, насколько я смог разобраться.

Пока мы ели и разговаривали, небо потемнело, над сушей прокатился гром.