Окончательное решение, или Разгадка под занавес - Майкл Чабон

— Молодой человек, я требую, чтобы вы немедленно спустились!

Голос принадлежал мистеру Паникеру, который, по мнению старика, для приходского священника знал слишком много, но для пастыря разумел слишком мало. Викарий отступил на шаг-другой, словно пытаясь найти точку, с которой ему было бы проще пригвоздить мальчика гневным взглядом, но глаза его, слишком большие и печальные, для подобной цели явно не годились.

— Не дури, сынок, — крикнул снизу агент Квинт, — неровен час шею свернешь!

Мальчик стоял прямо — ноги вместе, руки вдоль корпуса — и балансировал на пятках. Это была не истерика, не шалость, он просто стоял и смотрел то на носки своих ботинок, то на землю внизу. Старик подумал, что, скорее всего, он полез туда за попугаем. Возможно, раньше уже бывали случаи, когда птица таким образом пряталась — не на этой крыше, так на другой.

— Приставную лестницу, быстро! — скомандовал инспектор.

Ноги мальчика заскользили, он оступился, потерял равновесие, ноги подкосились, и его потащило по длинному скату крыши вниз, к краю. Миссис Паникер снова пронзительно вскрикнула. В последнее мгновение его пальцы ухватили тростниковые волокна и вцепились в них. Скольжение на миг прекратилось, но спасительный тростник не выдержал, оторвался, и мальчика швырнуло в пустоту, а потом со страшным треском, который бывает, когда бочка падает сверху на камни, он рухнул на землю, прямо на стоявшего внизу молодого симпатичного еврея, приехавшего, судя по костюму, из Лондона. После секундного замешательства мальчик поднялся и затряс руками, словно ему жгло ладони, а потом протянул одну из них лежавшему лицом вниз человеку из Лондона.

— Мистер Кэлб! — закричала, суетливо подбегая к щеголеватому столичному гостю, миссис Паникер. Она судорожно стискивала бусы на груди. — Боже милосердный! Вы ушиблись? Вам очень больно?

Мистер Кэлб взял протянутую мальчиком руку и сделал вид, что его силой поднимают на ноги. Хотя он корчился и стонал от боли, на лице его мелькнула улыбка.

— Пустяки. Ребра, может, повредил, но, думаю, ничего серьезного.

Он встал, вытянул руки, и Линус скользнул между ними. Кривясь от боли, Кэлб поднял его в воздух. По неведомой старику причине, только очутившись в надежных объятиях лондонского жителя, мальчик дал волю чувствам и, уткнувшись лицом в плечо Кэлба, зарыдал, отчаянно и безутешно оплакивая утрату друга.

Старик пошел к нему через лужайку.

— Ну, здравствуй, здравствуй, — сказал он. — Помнишь меня?

Мальчик поднял красное, распухшее от слез лицо. Между кончиком его носа и лацканом пиджака Кэлба протянулась тоненькая студенистая ниточка.

Инспектор представил друг другу старика и человека со скорбными глазами. Мистер Мартин Кэлб, сотрудник Комитета по делам беженцев. Миссис Паникер вызвала его утром, как только выяснилось, что Бруно исчез. При звуке славного имени старца в глазах Кэлба мелькнуло что-то похожее на тень воспоминания. Он улыбнулся и повернулся к мальчику.

— Смотри, как тебе повезло, — сказал он, сжимая его плечо.

Лишь несколько мгновений спустя старик понял, что слова были произнесены по-немецки.

— Теперь все в порядке. Вот человек, который обязательно найдет Бруно.

— Миссис Паникер, — бросил старик через плечо хозяйке дома.

Кровь отхлынула от лица женщины. Он, разумеется, ни в чем ее не подозревал, но ощущение было такое, словно она попалась на отсутствии алиби.

— Я намерен побеседовать с вашим сыном. Вы тоже можете поехать, если хотите, полиция возражать не будет, я обещаю. Захватите для Реджи чистую рубашку и пачку галет.

Две рубашки, две пары носков, две пары глаженого нижнего белья. Новенькая зубная щетка. Кусок сыра, пакетик крекера и припрятанная с докарточных времен коробочка крупного изюма без косточек, его любимого. Вся передача легко уместилась в маленьком саквояже, да еще место осталось. Надев выходное синее платье с глухим воротником-стойкой, она спустилась вниз. Надо было найти мальчика.

И раньше, до похищения Бруно, Линус часто исчезал неведомо куда. Ей он казался не столько мальчиком, сколько тенью мальчика, крадущейся по дому, по деревне, по белу свету. Всюду: в тенистых уголках церковного кладбища, под карнизом дома викария, даже на колокольне у него были потайные лазы. Юркнет в них, и поминай как звали. Знай бродит себе целыми днями по округе с попугаем на плече, а она, хотя и очень этого не одобряла, удержать его не могла, потому что наказывать несчастного ребенка было выше ее сил. Рука не поднималась. Своего-то Реджи она воспитывала в большой строгости, хотя ей было ой как нелегко, и судите сами, что из этого вышло.

Она нашла его у ручья возле кладбищенской ограды. Там стояла поросшая мхом скамья, к которой, может, шесть, а может, семь веков подряд приходили жители деревни, чтобы думать свои невеселые думы под раскидистым тисом.

Рядом с Линусом сидел мистер Кэлб. На мальчике не было ни носков, ни башмаков, он их зачем-то снял, и Кэлб тоже был босиком. Его бледные голые ступни, торчащие из штанин дорогих модных брюк, почему-то потрясли миссис Паникер до глубины души.

— Я сейчас ухожу, — произнесла она излишне громко.

Всякий раз, обращаясь к мальчику, она кричала, словно разговаривала с глухим, хотя потом ужасно корила себя за это.

— Мне нужно к Реджи. Вы ведь погостите у нас, да, мистер Кэлб?

Мистер Кэлб кивнул:

— Ну разумеется!

У него было чудесное лицо — длинное, совсем некрасивое и какое-то очень книжное. Он напоминал ей мистера Паникера в возрасте двадцати шести лет.

— У Линуса в комнате две кровати, так что вам будет где переночевать.

Кэлб посмотрел на мальчика, вопросительно вскинув одну бровь. Очевидно, из деликатности по отношению к немоте Линуса сам он с ним почти не разговаривал. Мальчик кивнул. Кэлб кивнул в ответ. Миссис Паникер почувствовала прилив благодарности.

Вытащив из кармана блокнот и огрызок зеленого карандаша, Линус принялся что-то выводить, закусив от напряжения губу. Писать для него была мука мученская. Какое-то время он сам внимательно разглядывал то, что получилось, потом протянул блокнот Кэлбу. Миссис Паникер так и не научилась разбирать его каракули.

— Он спрашивает, правда ли, что мистер Шейн умер, — перевел ей Кэлб.

— Да! — почти выкрикнула она, а потом добавила, уже чуточку тише: — Это правда.

Огромные карие глаза Линуса неотрывно смотрели на нее, потом он снова кивнул, очевидно, каким-то своим мыслям. Невозможно было догадаться, о чем он думает. И так было почти всегда. Миссис Паникер искренне жалела его, поминала в своих молитвах, относилась к нему по-доброму, но тем не менее в этом мальчике она чувствовала что-то бесконечно чуждое, и причина была глубже, чем расовая или национальная принадлежность. Такой, казалось бы, славный паренек, и птица у него такая красивая, и оба до того опрятные, что просто диву даешься, однако в их привязанности друг к другу присутствовал надрыв, внушавший миссис Паникер суеверный ужас, куда больший, чем вылетавшие из клюва птицы числовые тирады или нежнейшее пение, от которого стыло сердце.