Меч дьявола - Мэттью Хаффи

Беобранд растерялся. Он ведь ожидал, что его обвинят в недостойном поведении по отношению к королевской дочери, но вместо этого король сказал, что он, Беобранд, может пойти по стопам Окты. Это был весьма лестный комплимент в устах столь могущественного короля, тем более что он прозвучал в присутствии его дружины. Стать воином!.. Об этом Беобранд мог только втайне мечтать. Эта мечта была для него чем-то вроде безделушки, которую теребят в руках, чтобы успокоиться, когда жизнь становится слишком тяжкой. Беобранд частенько представлял себе, как он, надев доспехи и взяв в руки оружие, становится рядом с другими воинами, образующими стену из щитов. Плечом к плечу с героями. Боевая слава. Победные песни. Серебряные кольца, которые надевают на предплечья, – такие господин дарит своим воинам за проявленную доблесть.

Беобранд повнимательнее всмотрелся в глаза Эдвина и не увидел в них ни малейшей насмешки – лишь грусть и доброжелательность.

И тут вдруг, стоя на коленях в этом зале, на виду у всех, он понял, как ему сейчас следует поступить. Он не знал, что произойдет в ближайшие минуты, но у него неожиданно появилась твердая уверенность в том, что все события последних месяцев вели его к этому моменту. Его вирд привел его сквозь смерть и отчаяние сюда, в этот зал. Повернуть назад он уже не мог. Ему показалось, что в мозгу загорелся огонек, который осветил темные уголки, куда он раньше не заглядывал. Не обдумав толком возможных последствий, Беобранд заговорил, стараясь успеть произнести слова до того, как огонек в мозгу погаснет и вернутся тени.

– Если вы думаете, что я стану воином, мой господин Эдвин, – произнес он сильным и уверенным голосом, который удивил всех, в том числе и его самого, – тогда позвольте мне нести ваш щит к полю битвы. Позвольте мне выступить с оружием против ваших врагов и попытаться прославить вас своими деяниями. Позвольте мне служить вам, как служил мой брат. Что скажете, мой господин? Вы возьмете меня в свою дружину?

Стало так тихо, что показалось, будто даже горящие дрова перестали потрескивать, а собаки – грызть брошенные им кости.

Дядя Селуин когда-то рассказывал Окте и Беобранду, какую клятву дают воины своему господину, но Беобранд ее толком не помнил. Поэтому он говорил, как умел, и его голос торжественно звучал в полной тишине:

– Я буду вам верным и преданным. Я буду любить то, что любите вы, и остерегаться того, чего остерегаетесь вы, и никогда не вызову у вас неудовольствия ни словом, ни делом.

Беобранд вдруг осознал, что ведет себя сейчас довольно дерзко. Семнадцатилетнему крестьянину не пристало просить короля позволить ему, юнцу, стать щитоносцем в королевском войске. Гнев короля из-за такого нахальства мог быть ужасным. Беобранд закрыл глаза и мысленно обозвал себя болваном.

Пару мгновений спустя он украдкой взглянул на короля и увидел, что Эдвин откинул голову и высоко поднял обе руки со сжатыми кулаками.

Он, видимо, собирался обрушить свои кулаки на него, нахала. Беобранд напрягся, приготовившись получить удар.

Но тут вдруг он услышал зычный смех Эдвина. Король, отклонившись назад, громко расхохотался. Сидящие в зале люди, увидев, как отреагировал король, тоже стали смеяться.

– Клянусь мощами Христа, ты когда-нибудь станешь великим человеком! – Эдвин попытался подавить приступ смеха. – Ты отважный, как дикий кабан, Беобранд, сын Гримгунди. Отец тобой гордился бы, и ты, конечно же, одной плоти и крови с Октой. Хорошо, я возьму тебя в дружину. Мне нужны все храбрые сердца, которые я смогу найти! А теперь ешь и пей, ибо очень скоро тебе понадобится вся твоя сила.

Зал взорвался криками и смехом. Король сел и положил ладонь на голову своей дочери. Энфледа улыбнулась Беобранду. Он, пошатываясь, поднялся и пошел обратно к Хротгару и другим землякам из Кантваре. Когда он проходил между рядами столов, незнакомые воины хлопали его по спине и громко хвалили за смелость. Он уже толком не понимал, что делает, а тело казалось непривычно легким. Когда он наконец подошел к своим землякам, они подвинулись, освобождая для него место, и он тяжело опустился на скамью, все еще чувствуя себя ошеломленным столь неожиданным поворотом событий.

– Ну что, ребятишки, – сказал Хротгар таким громким голосом, чтобы его было слышно в шумном зале, – наш юный Беобранд, похоже, скоро станет великим воином!

Земляки Беобранда принялись громко поздравлять его и пить за его здоровье. Он теперь стал для них героем, и они с удовольствием расскажут о том, что здесь произошло, когда вернутся в Кантваре.

Беобранд же, не имея ни малейшего представления о том, как следует себя вести в подобной ситуации, просто взял рог с медовухой и осушил его тремя большими глотками. Затем, снова посмотрев на своих приятелей, он заставил себя улыбнуться.

Ощущение пустоты внутри сменилось чувством страха, похожим на вьющегося кольцами угря, и ему опять захотелось заплакать.

Когда Беобранд проснулся на следующее утро, у него здорово трещала голова. Эта боль была почти такой же сильной, как его душевная боль. Прошлый вечер он помнил довольно смутно. Воины один за другим подходили к нему, чтобы выпить за его храбрость, и выражали соболезнования по поводу его утраты. Каждый приносил ему медовухи или эля, а потому Беобранд выпил больше, чем могли многие мужчины раза в два постарше. В конце концов он уже едва воспринимал то, что происходило вокруг него в зале, а затем и вовсе уселся на полу где-то в углу (при этом одна из собак улеглась возле его ноги) и позволил шуму и теплу затуманить его сознание.

Медовуха и эль снизили четкость восприятия окружающего мира, но отнюдь не смягчили терзающее его ужасное чувство одиночества и отчаяния. Только когда наступила глубокая ночь, его наконец оставили в покое. И хотя он больше не плакал, его душу терзала боль, которую он едва мог вынести. Единственное, что он был в состоянии делать, – это продолжать пить, надеясь на то, что в конце концов забудет, где находится. Или даже забудет, кто он такой.

Он смутно помнил о том, как бард запел о каком-то великом человеке, который убил демона. Беобранд пытался прислушиваться к повествованию барда, чтобы отвлечься от своей тоски. Однако в своем пьяном состоянии он никак не мог сосредоточиться на повествовании. Замысловатые напевы, которые бард выплетал при помощи арфы и своего красивого голоса, звучали для Беобранда как мелодия флейты без членораздельных слов. Он так и не узнал, что случилось с воином, воспеваемым бардом, потому что задремал…

Проснувшись, он осторожно приподнялся, сел и огляделся по сторонам. В воздухе чувствовалась прохлада: дверь зала открыли, чтобы в него попадал свет и чтобы проветрить его до того, как в нем снова примутся за еду. Солнце уже взошло. Женщины-рабыни подметали пол и готовили столы к утренней трапезе. Несколько мужчин спали в разных частях зала, укрывшись шкурами, одеялами и плащами, но большинство из тех, кто участвовал в пире, уже проснулись и куда-то ушли.

Беобранд поднялся и заметил при этом, что какой-то добрый человек укрыл его ночью одеялом. Он свернул это одеяло и положил его на скамью, а затем решил, что ему лучше убраться отсюда поскорее. Женщины-рабыни вряд ли обрадуются, обнаружив, что им придется отчищать пол от того, что он вчера съел, но что сейчас грозилось вернуться обратно.