Кошмар на улице Стачек - Андрей Кивинов

— Руки на стол! — скомандовал Соловец.

— Ты чего, начальник, задумал? — спросил оторопевший Зубр, но руки на стол всё же положил.

— Сейчас увидишь, — зло ответил Соловец, вытаскивая из шкафа провода. Затем он подошел к Зубру, прилепил ему на руки и на лоб по присоске от детского пистолета с болтающимися проводами и включил прибор в розетку.

Зубр помаленьку трезвел. Такого в его жизни ещё не было. Были дубинки, пресс-хаты, петушатники, собаки, подсадные, но такое он видел впервые. Соловец тем временем развернул бланк допроса и начал записывать.

— Фамилия, имя, отчество?

— Газонский Геннадий Петрович.

— Год и место издания?

— 1967, Питер.

Пока Соловец записывал данные, детектор безмолвствовал.

— Где взял заточку?

— Я же говорил. В баре нашел, у мойки.

Из шкафа раздался громкий треск, и лампочки прибора дружно замигали — Соловец ногой под столом нажал кнопку.

— Врёшь, щусенок! Меня-то ты можешь обмануть, а вот технику — хрен. Сейчас составим протокол о применении детектора лжи, и отправишься ты у нас в ИВС[2], для начала на трое суток.

Зубр насторожился, но воровская привычка не колоться ни при каких обстоятельствах взяла верх.

— Ничего я не знаю. Сажайте, доказывайте — это ваши проблемы.

Детектор трещал и угрожал развалить старый милицейский шкаф. Соловец выдернул розетку, отлепил провода и, схватив Газонского за шиворот, потащил его в дежурную часть, где пинком под зад швырнул его в камеру и лязгнул замком.

— Пусть посидит, подумает, — сказал Соловец дежурному.

Юлий Михайлович Померанцев только что раскрыл свежий пузырёк лосьона «Огуречный» и приготовился закусить купленной с лотка корюшкой. Первый глоток был уже сделан, когда прозвенел телефон.

— Алло. — Юлий Михайлович с сожалением отставил рюмку. — Померанцев слушает. Да, дома. А где ж ещё, если сюда звонишь? — Выслушав ответ, Померанцев произнес: «Буду», — и повесил трубку.

— Чёрт, как неудачно, — пожаловался он сам себе и, допив рюмку и закусив её корюшкой, стал одеваться.

Померанцев работал ведущим инженером в одной солидной организации, имел скверный характер и склонность к алкоголю. Склонность эта довела его до того, что на работе его держали только за прошлые заслуги, а дома, кроме тахты и облезлого серванта, ничего не осталось. Участковый тоже стал проявлять к Померанцеву повышенный интерес в связи с тем, что Юлий Михайлович, напившись, имел обыкновение выходить на лестницу, барабанить в двери соседей и кричать: «Танки, танки идут!» или что-нибудь подобное.

В таком виде с ним и познакомился Кивинов, когда пришел на работу в отделение. В течение получаса Померанцев был завербован, получил звучный псевдоним «Кактусов», после чего стал сотрудничать с уголовным розыском. Полезной информации за пять лет от Кактусова практически получено не было, поэтому Кивинов использовал его как подсадного в камеру. В камере Кактусов тоже не проявлял особого энтузиазма — он просто сидел и слушал, да иногда через него задержанные передавали на волю записки или просьбы. Энтузиазм приходил к Померанцеву в конце квартала, когда он звонил Кивинову и требовал денег за напряжённый труд. Именно ему и позвонил Кивинов, увидев сигнал Соловца, так как на тот момент свободных людей для подсадки у него не было.

Кактусов позвонился в двери уголовного розыска как раз в тот момент, когда Соловец вытаскивал оттуда Зубра.

— Вы к кому? — спросил Соловец для конспирации, так как знал, зачем вызван Померанцев. Юлий Михайлович молчал, уставившись на Соловца.

— К кому вы? — повторил Соловец. Пауза затягивалась.

— К другу по школьной скамье, — наконец выдавил из себя Померанцев, покачнувшись и указав на дверь Кивинова.

«Мудак», — подумал про себя Соловец, но вслух сказал: «Подождите», — и поволок Зубра в камеру.

Спустя пару часов Кивинов встретился с выпущенным из камеры Кактусовым у пивного ларька за отделением.

— Ну как?

— Все узнал. Самогона у него нет, — промычал Померанцев.

— Стой, при чем тут самогон? — не понял Кивинов. — Ты же про заточку должен был узнать.

Померанцев уставился на Андрея помутневшим взглядом.

— Ах, да, точно, вот, забыл совсем. Он просил передать. — Он достал из кармана разорванную пачку «Винстона», на которой каракулями Зубра было написано:

«Хмель, меня колют на заточку. Скинь куртку. Зубр.»

— Маляву эту на Бульварный надо отнести, вот тут адрес, а на словах передать, чтобы Хмель ни на что не кололся.

Как только Кивинов уяснил смысл записки, он, Клубникин и Таранкин помчались к Хмелю, иначе говоря, Хмелёву Юрию, коллеге Зубра по пивбару. Он жил на Бульварном, но на территории другого отделения.

Зайдя в подъезд, провонявший мочой и кошками, опера поднялись на второй этаж и остановились перед вполне благопристойной дверью, никак не вязавшейся с образом Хмеля. На стук Таранкина ответом была мёртвая тишина. Таранкин дёрнул ручку на себя и еле успел отскочить — за неимением ни петель, ни замков дверь просто вывалилась из проёма.

Трёхкомнатная хрущёвка представляла собой поистине музейную редкость. Квартира Померанцева была Эрмитажем по сравнению с данным обиталищем. Полы в квартире Хмеля практически отсутствовали, они выгорели оттого, что хозяин, вероятно, жарил на них шашлык, о наличии стёкол, обоев и мебели говорить вообще было бы несерьёзно. На единственной кровати без матраса, прямо на пружинах, храпел в доску пьяный Хмель, которому, похоже, были абсолютно безразличны терзания Зубра в камере.

На общем собрании, проведённом тут же, опера решили не будить Хмеля, а просто обшмонать квартиру. Искать что-либо в ней было негде, но тем не менее во встроенном шкафу Клубникин нашел зелёную куртку, дохлую крысу и бутыль с остатками браги. Всё. Скорее всего, это плюс одежда, что была на нём, и являлось единственным имуществом Хмеля. Забрав куртку и поставив на место дверь, оперативники покинули квартиру.

Клубникин по пути отстал от остальных под предлогом проверки ранее судимого и решил заглянуть на чашечку кофе к знакомой продавщице из соседнего универмага. По мере приближения к дому подруги шаг его становился всё увереннее и бодрее и грозил вот-вот перейти на бег, так что, завернув за угол, Володя чуть не сбил с ног какую-то молодую особу.

— Привет, — сказал Володя, узнав в девушке свою секретаршу Ленку из школы напротив. — Почему плачем?

— Ой, Владимир Викторович, — всхлипнула Ленка, вытирая кровь под носом. — Вон те, видите, убегают? Куртку сняли и цепочку, да ещё и нос разбили, сволочи.

Клубникин оглянулся и увидел метрах в двухстах убегающую стаю, человек из семи-восьми.