Ах, эти деньги!.. - Джордж Микеш

удивился Данте, — откройте мне, как вы этого добились. Долгие годы с благоговейной любовью я восторгаюсь ею на почтительном отдалении. Когда я вижу ее в церкви, на базаре, на улице, сердце мое наполняется радостью, и я бываю счастлив. Но она никогда не брила меня! Да что бритье! Я никогда не мог дотронуться до ее руки… Скажите, синьор, как вы этого добились?

— Ээ, женщин надо понимать, — с чувством превосходства ответил я.

— Не уступите ли вы мне место? — умолял Данте.

— Вы сошли с ума! Во время бритья? Именно Беатриче вам понадобилась?! Вон там Дюла, Отто… Оба свободны.

Илонка не подозревала, что была Изольдой, Джульеттой и Беатриче в одном лице. Равнодушными быстрыми движениями она продолжала меня брить. Вдруг с быстротой молнии она схватила меня за нос и потянула вверх, чтобы ей было удобнее подобраться к усам. Положение унизительное: схваченный за нос двумя изящными пальчиками, я, задыхаясь, хватал ртом воздух. А бритва скользила у меня под носом и нахально, разочаровывающе скрипела. Мое самолюбие резко запротестовало: так нельзя обращаться с мужчиной, да с каким еще мужчиной! А действительно, что бы сделал на моем месте Тристан? А Ромео? Я чувствовал себя, как рыба, по-павшая на крючок.

— Отпустите меня наконец! — простонал я. Я едва мог дождаться, когда кончится мое унижение.

— Три восемьдесят! — холодно сообщила Илонка, закончив бритье, и добавила: — Кто следующий?

Значит, я был только «следующим»?! С ноющим носом и растоптанным мужским самолюбием я удалился из парикмахерской. Между нами навсегда все кончено! До завтрашнего утра…

СВЯТОЙ ЧЕЛОВЕК

Собственно говоря, мысль подкупить товарища Липтака подала моя жена Йозефа. Она сказала, что его надо подмазать.

— Посмотришь, мы сразу получим разрешение, — убеждала Йозефа.

И вот я в приемной товарища Липтака. В кармане у меня деньги. Рядом со мной сидит тощая, как раскатанное тесто, женщина. Она вяжет и изредка поглядывает на меня. Может быть, она догадывается, что я хочу дать взятку. Я стараюсь сохранить спокойствие и изобразить на лице равнодушие. Не получается. Охотнее всего я бы встал и ушел. Легко сказать: подмажем Липтака, — но как это сделать, моя Йозефа не сказала. Когда я должен дать деньги? Как их дать? Сунуть прямо в руку или опустить в карман? Лучше всего было бы запечь их в маковый пирог и угостить товарища Липтака кулинарным шедевром моей жены.

Мои мысли перебивает голос секретарши:

— Палотаи!

Палотаи — это я. Танцующими шагами я проскальзываю в кабинет Липтака, обставленный с пуританской скромностью. Он меня не замечает. Он кричит что-то в телефон. Я здороваюсь. Он не слышит. Я задумываюсь: на кого он похож? А, на Сократа! Но только в профиль. В анфас он вылитый святой Игнатий Лойола, только бороды не хватает. В этом Липтаке есть что-то аскетическое: узкое, худое лицо, глубоко сидящие глаза, тонкие губы. Вентилятор, стоящий на письменном столе, развевает его почтенные седины. Страшное зрелище: он словно пророк, жизнь в котором поддерживается лишь осокой и дождевой водой. Йозефа, Йозефа, в какую авантюру ты меня втянула! Этого святого я должен погубить!

— Прошу вас! — обращается ко мне товарищ Липтак.

Голос у него кроткий и добрый. Такой голос был у моего дедушки, который часто сажал меня на колени и поучал основам морали.

Липтак смотрит на меня, на лице его полная любви улыбка. Видно, что он любит людей и, самое главное, верит в них. И вот являюсь я с деньгами для подкупа. Фу!

— Я пришел за разрешением… — заикаясь, начинаю я.

И тут вспоминаю свою жену Йозефу. Я люблю ее, но побаиваюсь. Раз она сказала, я должен это сделать! Я выну деньги и положу их на край стола, на папку с бумагами. Потом пойду домой и буду искупать свой грех. Откажусь от всех мирских радостей, удалюсь в пустыню и буду читать детские стихи.

А между тем снова звонит телефон. Может быть, сам господь бог вызванивает, желая предупредить меня и предотвратить преступление? Но теперь уже поздно. Липтак обречен. Он говорит по телефону, а я украдкой кладу на уголок стола триста форинтов. Я вытираю лоб. Беседуя по телефону, Липтак, не гляд… случайно прикрывает деньги какой-то картой.

«Не заметил! — в ужасе думаю я. — Теперь придется начинать все сначала. Йозефа, Йозефа, в какую историю ты меня втравила!»

— Прости меня, отец мой! — беззвучно бормочу я. — По я должен тебя подкупить. Должен! Будь милосерден! Ты добр, отец мой, ты и не подозреваешь, как испорчены нравы. И Рим пал от этого, а ведь какая империя была! Я же только маленький человек…

Я снова выкладываю на стол триста форинтов в надежде, что теперь он заметит деньги. Я хочу, чтобы скорее все кончилось. Есть во всем этом что-то от самоистязания: погрузиться в зловонное болото греха и затем очиститься. Я бы не протестовал, если б он схватил меня за горло, дал по физиономии, плюнул бы в лицо, ляпнул. Только, чтобы все уже было позади…

Ой, эти три сотни Липтак тоже не заметил! Невинными, лучезарно чистыми глазами он смотрит на меня и случайно локтем сбрасывает со стола деньги. Я вижу, как они падают в открытый ящик, но вижу это только я. Липтак не замечает, ибо он глядит на меня С великой любовью, как отец на своего ребенка.

Товарищ Липтак кратко разъясняет, как обстоит мое дело, и добавляет, чтобы я не беспокоился, он все уладит. Я киваю и кладу на стол новые триста форинтов. Их он тоже не замечает, так как в этот момент встает из-за стола и подходит к окну, чтобы полить лилии.

И тогда я выскакиваю из кабинета с глазами, полными слез. Я чувствую себя грязным, ненавижу себя за то, что хотел ввести в искушение человеческую душу, хотел погубить святого. Моя вина, только моя вина…

* * *

И этот святой, несмотря на то, что не видел взятки, на другой же день прислал мне заказным письмом разрешение.

ДЕФИЦИТНЫЙ ТОВАР

В наши дни похвала — дефицитный товар. Редко