Андерманир штук - Евгений Клюев

– Это пройдет, – сказал деду Антонио Сергей Иванович, нейрохирург, обследовавший Льва. – Так часто бывает у детей и подростков. У подростков чаще, чем у детей, но и у детей бывает – особенно у гиперактивных.

Лев не гиперактивный. Лев – самый спокойный ребенок, которого в своей жизни встретил Антон Петрович.

– Это он внешне спокойный, а внутри вполне может быть гиперактивный. Мы же не знаем, что у него внутри!

Антон Петрович треплет Льва по волосам.

– Что у тебя внутри, львенок?

Лев поднимает на деда удивленные глаза:

– Душа.

– А еще что?

– Больше ничего.

Знать бы, о чем он думает…

– О чудесах, – отвечает Лев, словно услышав вопрос деда Антонио, – и дед Антонио качает головой, полагая, что говорит вслух.

И выходит на кухню.

И там, на кухне, вдруг вспоминает, что пятница уже послезавтра. Ах-ты-боже-ж-ты-мой… Та пятница, когда Льва к Леночке везти. Время от времени Леночка желает «получить Льва на выходные». Она прямо так и говорит – слава Богу, не каждую неделю: «Могу я получить Льва на выходные?» Распишитесь-в-получении!..

Антон Петрович все еще не напомнил об этом Льву: у Антона Петровича не хватает мужества. Никогда не хватает мужества – проходя мимо Льва, бросить как бы невзначай: «Да, львенок, чуть не забыл, с пятницы до воскресенья ты у мамы!» И – не смотреть на него, ни в коем случае на него не смотреть: смотреть на… вот в окно смотреть – на стену соседнего дома. Но сколько можно смотреть на стену соседнего дома? Когда-никогда, а придется ведь встретиться глазами со Львом! Он, конечно, не будет плакать – плакал он, когда был совсем маленький, хотя… вот и год еще назад плакал: молча и без-у-теш-но – слезы текли и текли, но – ни звука. Только редкие всхлипы: дыхание перевести. Сейчас уже не плачет. Сейчас просто смотрит на деда своими ренессансными глазами и спрашивает – вслух или глазами же: «И совсем ничего нельзя сделать?»

– Но… львенок! Ничего и нужно делать – должен же ты навещать маму хоть иногда… или как? Маму и… и Ве-ни-а-ми-на.

– Должен, – кивает Лев. – А ты заберешь меня в пятницу вечером?

Ох, знает Антон Петрович, наизусть знает, куда пойдет сейчас этот разговор!

– Леночка… мама вообще-то просила до воскресенья.

– Это она просто так, дед Антонио. А на самом деле в пятницу вечером они уже меня не хотят, правда! Я же вижу… Если я у них, они все время нервничают. И не знают, что им делать… что со мной делать!

– Это потому, что ты важный гость, – улыбается дед Антонио.

– Ве-ни-а-мин подушки в меня кидает, прямо в лицо… а Леночка хохочет. Потом Вениамин говорит: «Хватит». И сразу начинает мне книжки читать. Те, которые там… когда я маленький был совсем. «Наша Таня громко плачет»… И он смотрит на меня. И спрашивает: «Наша Таня громко плачет… понимаешь?» Я тогда на Леночку смотрю. Но она тоже меня спрашивает: «Понимаешь?» Что мне понимать?!

– Терпи, – разводит руками дед Антонио. – В субботу с утра на улицу, может быть, пойдешь… к другим детям.

«Боже, что я… зачем я? Он же не ходит на улицу!»

– Я не люблю детей, дед Антонио.

Лучше бы Лев выкрикнул это ему в лицо: может быть, хоть тогда дед Антонио запомнил бы наконец, что Лев не любит детей. Но Лев не кричит никогда, он и сейчас сказал это совсем тихо – даже безо всякой укоризны: как же ты, дескать, забыл-то… И голос чуть ли не виноватый: «Я не люблю детей, дед Антонио». Если узнает Леночка – Льва затаскают по докторам. Приходится скрывать и это – точно так же, как давно уже приходится скрывать одну странную особенность Льва, замеченную дедом Антонио сразу после того, как Льва отправили жить к нему: ребенок спал с открытыми глазами. В первую ночь дед Антонио осторожно вошел в спальню, которая отныне и навсегда принадлежала Льву, – полюбоваться на свое свалившееся с неба сокровище, и при свете ночника (уже тогда дед Антонио знал от Леночки, что Лев не может спать в темноте) прямо с порога увидел ренессансные глаза внука, глядевшие на него. Тогда дед Антонио, помнится, ужаснулся тому, что Лев еще не спит, – времени было около часу ночи, – и тихо как мог спросил: «Ты что, Лев?» Тот не отвечал… дышал глубоко, ровно, но от этого почему-то жутко сделалось деду Антонио – и он едва удержался, чтобы не броситься ко Льву и не начать тормошить его. Впрочем, выдержки, слава Богу, хватило – и дед Антонио просто еще раз задал тихий свой вопрос. Снова не дождавшись ответа, он подошел к внуку чуть поближе и принялся изучать его. Лев явно спал, хоть, казалось, и смотрел на деда в упор, не мигая. Зрачки были расширенными, но в глазах – покой… Понятно, что этой ночью дед Антонио уже не уснул. А на следующий вечер, вконец зачитав Льва «Андерманиром штук», дождался момента, когда внук закроет глаза, но из спальни не ушел – остался сидеть на краю кровати. Глаза Льва открылись через минуту-другую, когда тот крепко заснул.

Утром Лев ошарашил деда вопросом:

– Деда, ты зачем в гости приходишь, когда я сплю?

– На тебя посмотреть, – вмиг облившись холодным потом, ответил дед Антонио.

– Понятно. А то я не знал зачем.

Получалось, что Лев видел во сне – или, во всяком случае, запоминал (глазами?) происходившее вокруг него. Говорить с ним на эту тему смысла, наверное, не имело… что мы и вообще-то знаем о себе – спящих? Тем более – когда мы дети. Ох, не трогать сейчас Льва, не наталкивать его ни на какие мысли. Лишние мысли.

Леночке о том, что Лев спал с открытыми глазами, было определенно ничего неизвестно – иначе она, вне всякого сомнения, подняла бы переполох: переполох она поднимала по любому поводу. Если бы дед Антонио мог возненавидеть Леночку, за шесть лет жизни со Львом не успевшую заметить в ребенке этой странности, то, конечно, возненавидел бы. Да только что толку-то… первой ее реакцией так и так было бы какое-нибудь: «Па-ап, это же ненормально! С этим же надо что-то делать!» Но никогда не надо ничего делать с тем, с чем непонятно, что делать. И вообще… страшное такое стремление: делать – в любом случае. Философия делания. Люди-добрые-делайте-же-что-нибудь!

Будды на этих добрых людей нету.

Сам дед Антонио с новым своим знанием и новой своей тревогой не делал ничего. Да и куда бы ему с ними податься, скажите на милость, – не к врачу же и впрямь! Доктор-мой-внук-спит-с-открытыми-глазами, доктор-мой-внук-видит-во-сне…

Награда за ничегонеделание воспоследовала сразу же – пришла откуда не ждали. Один раз днем по учебному каналу, который дед Антонио иногда просто так включал, обсуждалось что-то из истории книгоиздания. Непонятно как оказавшись у телевизора, Лев, до этого возившийся в своей комнате, вдруг начал звать деда:

– Дед Антонио, львенка показывают!

Львенок на старинной книжной миниатюре напоминал, скорее, грызуна… кого-то из грызунов, но закадровый текст, звучавший в этот самый момент, попал деду Антонио непосредственно в сердце, чуть не свалив старика с ног. Древнерусский такой текст, полупонятный… но запомнившийся – навсегда. Отныне дед Антонио по желанию мог вызывать этот текст в своем сознании, и вот что странно: не забывался текст-то… а все – забывалось!