Тень фараона - Сантьяго Мората

Пай, сын вельможи, вел себя соответственно своему статусу. Тут был его лучшим другом… официально (я был всего лишь слугой, пусть и любимым). Оба с ранних лет смеялись над тем, что фараон покровительствует сиротам и детям весьма низкого происхождения.

Маленький Инуйя также был сиротой, сдержанным и замкнутым, и на редкость умным.

И, наконец, Усермонт, сын провинциального судьи, которого фараон наградил за прием, оказанный ему во время одного из царских визитов, и за мир, царивший в этой маленькой провинции.

На самом деле в школе училось гораздо больше детей, но эти были любимцами фараона и писцов, они, выделяясь успехами в учебе и вере, входили в число избранных (мой случай был особым) и получали превосходное образование. Тех, кто был лишен блестящих способностей, тихо удаляли: одних определяли на скромную должность, самые бестолковые становились слугами, а самых озорных отсылали домой, к родителям, обеспечив им безбедную жизнь, ибо само пребывание во дворце, хотя бы в течение нескольких часов, давало человеку привилегии в его сообществе. За свой проступок я тоже был бы сослан туда, где родился, – впрочем, меня это не слишком волновало, – если бы не яростное сопротивление Тута.

Все поспешили ко мне. Майя первым очень осторожно похлопал меня по плечу.

– Я все знаю. И очень сожалею.

– Да, – подхватил маленький Инуйя. – Тут уговорил нас не жаловаться фараону.

Я покосился на Тута, но он даже бровью не повел. Повисла неловкая пауза, которую прервал умница Джех:

– Говорят, ты держался с мужеством благородного воина.

Добрая Мерит молча погладила меня по щеке, но ее сестра Анхесен, гораздо более живая и озорная, чем старшая, немедленно выпалила:

– Крестьянин никогда не научится вести себя как благородный человек. Он знает только скот и землю.

Ей ответил Тут, но совсем не так, как мне хотелось бы:

– Займись своей тенью, если она у тебя есть. А эта тень – моя. – Он громко расхохотался. – Не стоит им пренебрегать. Когда я стану фараоном, возможно, я шутки ради дам его тебе в мужья.

Анхесен ехидно усмехнулась:

– Скорей я выйду за гиппопотама.

Все засмеялись. В игру включился Пай:

– Не беспокойся, малышка. Я на тебе женюсь. У страшненьких всегда самое богатое приданое.

Все снова засмеялись, а Тут обнял Пая. Я из осторожности сдержал улыбку. Анхесен в ярости убежала, а ее старшая сестра после некоторого колебания последовала за ней. Усермонт отвел меня в сторону.

– Зря они так шутили. Ты не глупее остальных. Не беспокойся, мудрая Маат каждому определит его место.

Я горько рассмеялся.

– Для этого ей придется много потрудиться!

Наши распри продолжались недолго, на следующий день мы снова оказались в руках безжалостных писцов. По настоянию фараона в этой школе к детям (за исключением меня) не применяли телесных наказаний, широко распространенных во всех других учебных заведениях. К его любимцам относились с уважением, хотя общее правило гласило, что наука входит через спину (мне это было хорошо известно). После занятий обиды быстро забывались и мы состязались друг с другом за первенство во всевозможных играх. Когда Тут не был к чему-то расположен или ему мешала хромота, он заявлял:

– Если это сделает моя тень, будем считать, что это сделал я.

– Это нечестно! – кричали остальные.

– Здесь правила устанавливаю я! – И Тут прекращал разговор. Точно так же он повел себя с маленьким Инуйей, которому пригрозил: – Хочешь, чтобы я сказал отцу, что ты осмелился на меня напасть?

Все замолчали, отвернулись и пошли играть на нижние террасы. После несчастного случая Тут их избегал. Я, конечно, не мог пойти вместе с ними без разрешения моего света.

– Ну, пошли. Посмотрим, кого нам удастся подстеречь.

И мы до вечера бродили по бесчисленным залам дворца или резиденции.

Сумерки были любимым временем Тута, но он боялся говорить об этом отцу, потому что тот ужасно сердился и обзывал его вероотступником. Мой свет особенно любил дни праздников или приемов (которых было больше, чем обычных дней). Проскользнув незамеченным в свое тайное убежище, он ощущал ту же радость, что я на берегу Нила.

Порой мы весь вечер искали лучшее место, где мы могли бы подслушать самые интересные разговоры, или наблюдательный пункт, откуда обеспечивался наилучший обзор. Нельзя передать, как наслаждался Тут, глядя на дам, соревнующихся в роскоши нарядов, но все же неспособных сравниться с Нефертити, озарявшей собой ночь, как ее супруг – день.

Мы старались угадать, какое положение в обществе занимает тот или иной человек. Я задыхался от ярости при виде прежних жрецов Амона, сохранивших свое положение на общественной лестнице ценой мнимого признания Атона и отречения от Амона. Я‑то прекрасно знал, что они тайно подчиняются верховному жрецу Амона, который никогда не отрекался от своего бога, из‑за чего был вынужден находиться в Фивах.

Мы дружно улыбались, когда какой-нибудь чужеземный сановник входил в зал в своем пышном наряде, казавшемся нам невыносимо смешным, хотя никто не смеялся. Надев поверх туники тяжелые одеяния, плащи из толстой кожи и грубые украшения, послы обливались потом, как будто их варили на пару, а некоторые даже падали без чувств, и наши истерические приступы смеха, которые мы старались подавить, тонули в ропоте неодобрения.

Мы выбирали самую красивую даму и даже старались угадать, которая из них показалась таковой другому, – так хорошо мы знали друг друга. Я предпочитал скромных, в простых нарядах, без лишних драгоценностей, со спокойным выражением лица, неспешной походкой, но с высоко поднятой головой. Тут – ярких, порочных, с характером. Его привлекали чужеземные принцессы, на которых он смотрел свысока, чуть ли не с презрением. Так что он считал красавицами женщин, казавшихся мне диковинными существами, которым место в клетке; тех же, кто нравился мне, Тут считал заурядными простушками. Обмениваясь подобными замечаниями, мы, нисколько не обижаясь друг на друга, умирали со смеху.

В тот день мы отправились в ту часть дворца, где находились помещения для слуг и чиновников, особо приближенных к царю и царице.

Тут действовал с осторожностью, поскольку все уже знали о наших вылазках и никому не хотелось иметь под боком маленького соглядатая, особенно в такие непростые времена.

Одна из стратегий Тута состояла в том, чтобы спрятаться где-нибудь в пустом зале и терпеливо ждать, так как войти незамеченным туда, где кто-то уже есть, невозможно, если только это не большой царский зал. Мы прятались за какой-то мебелью, заранее ее передвинув.

Тут всегда говорил, что это гораздо интереснее, чем ловить в реке какую-нибудь скользкую тварь, которая ни на что не годится, тем более что обед во дворце в тысячу раз вкуснее пресной рыбы.

Ожидание было долгим, мы заскучали и уже решили сдаться, когда послышались шаги. Тут задрожал от возбуждения. В такие моменты я всегда испытывал угрызения совести и принялся истово молиться Маат, принося ей наши извинения. Наконец в зал вошли два человека, тщательно затворив за собой дверь. Наверняка они пришли сюда поговорить без свидетелей.