Маршал Жуков – мой отец - Мария Жукова

Когда мне было лет 13, отец послал меня в поездку на теплоходе по Волге и по возвращении домой задал вопрос: «Расскажи, Машенька, как тебе Волга понравилась?» И был рад, что «понравилась, о-о-очень».

Становлению личности способствовали и многие добрые примеры, которые видел с детских лет отец (это особенно чувствуется по его воспоминаниям). Егорка познал, что такое взаимопомощь односельчан — в голоде, нужде, в несчастье. С детства отец видел проявления милосердия, сочувствия и готовности прийти на помощь тем, кто попал в беду. И сам следовал этим примерам.

О многом говорит описанный отцом случай, когда он, пятнадцатилетний подросток, решительно и бесстрашно бросается в чужую горящую избу, откуда раздавались крики о помощи, чтобы спасти больную старуху и детей. Мне кажется, что если подросток способен на такой героический поступок — спасти ближнего ценой собственной жизни — значит, вырастет из него настоящий мужчина. Не случайно, как вспоминает Михаил Михайлович Пилихин, Георгия уже в 15 лет начали называть по имени-отчеству.

В подростке уже видна ответственность за свои поступки. Кинувшись спасать людей из горящей избы, он принял решение, которое подсказала ему совесть, и был готов отвечать за последствия. Когда пожар был потушен, он обнаружил дырку величиной с пятак на новом пиджаке, подаренном дядей (это был первый пиджак в его жизни). Мать сказала: «Ну, хозяин (так она называла родного брата) тебя не похвалит…» Но отец был уверен в своей правоте: «Что же, пусть он рассудит, что важнее: пиджак или ребята, которых удалось спасти». Хозяин был в хорошем настроении и не ругал Георгия, но даже если бы и выругал, юноша был готов и к этому. Это чувство ответственности будет потом только углубляться в нем.

* * *

В первой главе своих воспоминаний, посвященной детству и юности, отец говорит о своем сердечном сочувствии тем, кто попал в несчастье. Описывая погорельцев, которые копались в пожарище, он говорит, что ему было тяжело на сердце, так как он сам знал, что значит остаться без крова. То же сочувствие людскому горю и через 30 лет, в 1941-м: «В Медыни одна старая женщина что-то искала в развалинах дома, разрушенного бомбой.

— Бабушка, что вы тут ищете? — спросил я.

Она подняла голову. Широко раскрытые, блуждающие глаза бессмысленно смотрели на меня.

— Что с вами, бабушка?

Ничего не ответив, она снова принялась копать. Откуда-то из-за развалин подошла другая женщина с мешком, наполовину набитым какими-то вещами.

— Не спрашивайте ее. Она сошла с ума от горя. Позавчера на город налетели немцы. Бомбили и стреляли с самолетов. Эта женщина жила с внучатами здесь, в этом доме. Во время налета она стояла у колодца, набирала воду, и на ее глазах бомба попала в дом. Дети погибли. Наш дом тоже разрушен. Надо скорее уходить, да вот ищу под обломками — может, что-нибудь найду из одежды и обуви.

По щекам ее катились слезы. С тяжелым сердцем двинулся я в сторону Юхнова». Через столько лет (воспоминания отец писал в 1958–1968 годах) он не может забыть этой картины людского горя!

До конца жизни отец оказывал помощь нуждающимся, причем не любил об этом говорить. Блажен, кто помышляет о бедном [и нищем]! В день бедствия избавит его Господь. Господь сохранит его и сбережет ему жизнь; блажен будет он на земле. И Ты не отдашь его на волю врагов его (Пс 40,2–3). Эти слова Священного Писания тоже из школьного букваря, по которому дети учились в церковно-приходских школах.

Под Москвой поздней осенью 1941 года отец, командовавший тогда Западным фронтом, ехал к себе в штаб во Власиху (Перхушково) и увидел двух девочек, которые были настолько голодны, что выбирали зерна из лошадиного корма. Отец велел остановить машину, разобрался, чьи это дети (оказалось, что их семья действительно бедствовала), и принял меры, а в первую очередь распорядился накормить… Казалось бы, какой груз лежал тогда на его плечах, какая ответственность — решается судьба страны, но он не проезжает мимо попавшихся ему на глаза голодных девочек. С детства отец усвоил: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф 5, 7).

Вот что вспоминал Сергей Петрович Марков, преданный отцу офицер охраны (с 1943 года — начальник его охраны): «Помотаться пришлось нам по военным дорогам в спецпоезде маршала немало. Всю Россию и половину Европы исколесили, в какие только уголки ни заезжали! И дороги эти фронтовые стоят перед глазами до сих пор. В сорок четвертом едем на поезде или на машинах, кругом привычный, будто застывший, пейзаж и искореженная, разбитая немецкая техника валяется вдоль пути — танки, орудия, сбитые самолеты хвостами вверх и трупы немецких солдат. Во время следования маршал постоянно работал. Поезд двигался всегда с большой скоростью и почти без остановок. Иногда только приходилось останавливаться, чтобы связаться со Ставкой или штабом фронта. Иногда маршал позволял себе выйти из вагона на перрон, чтобы немного пройтись и подышать свежим воздухом. Случалось, что к нему обращались люди, его узнававшие, и даже передавали какие-то письма и высказывали свои просьбы. Нам строго-настрого было предписано не отгонять людей, если они обращаются к Жукову, хотя, по правде говоря, я не припомню ни одного неприятного инцидента. Маршал всегда выслушивал людей, ободрял, а когда передавали письмо, говорил, указывая на кого-либо из своей охраны:

— Передайте вашу бумагу моему офицеру.

Если просьба была выполнима, человеку оказывали помощь».

Николай Иванович Пучков, бывший с отцом постоянно на фронте, вспоминал, что под Сталинградом машина отца попала под обстрел фашистских истребителей. На его глазах был ранен пожилой солдат. Генерал армии Жуков взял солдата в свою машину, а Пучкову велел добираться своим ходом. Раненого доставили в полевой госпиталь.

Командир полка Г. К. Жуков. 1927 г.

* * *

Русскому крестьянину всегда было присуще чувство личного достоинства, как, наверное, память о том, что человек создан по образу и подобию Божию. Было это чувство и у моего отца.

Комкор Жуков на Халхин-Голе. МНР. 1939 г.

Говоря о достоинстве, нельзя не сказать, что в то же время ему была свойственна природная скромность. Никто никогда не видел в нем заносчивости, чванства, барства, что часто бывает с людьми, достигшими каких-то высот. Всегда он был прост, доброжелателен и доступен. Недавно мне на глаза попался старый, семидесятых годов, журнал со статьей отца. Вот как она начиналась: «Мне пришлось быть непосредственным участником многих наступательных операций Великой Отечественной войны». Просто «непосредственным участником». Так написал о себе человек, которого в народе называют спасителем России.

Скромность, на мой взгляд, неразрывно связана со смирением. Отец говорил в беседе с писателем Константином Симоновым: «Я никогда не был самоуверенным человеком. Отсутствие самоуверенности не мешало мне быть решительным в деле. Когда делаешь дело, несешь за него ответственность, решаешь — тут не место сомнениям в себе и неуверенности. Ты всецело поглощен делом и тем, чтобы всего себя отдать этому делу и сделать все, на что ты способен. Но потом, когда дело закончено, когда размышляешь о сделанном, думаешь не только над прошлым, но и над будущим, обостряется чувство того, что тебе чего-то не хватает, того или иного недостает, что тебе следовало бы знать ряд вещей, которых ты не знаешь, и это снова вернувшееся чувство заставляет все заново передумать и решить с самим собой: „А не мог бы ты сделать лучше то, что ты сделал, если бы ты обладал всем, чего тебе не хватает?“» Обычно человеку, тем более маршалу, непросто признаться в том, что ему не хватает каких-то знаний!