Похищение Эдгардо Мортары - Дэвид Керцер

Когда приходила пора сватовства, евреи из Реджо обращались за советами к обширной и разветвленной группе родственников, раскинувшейся, как плотная сеть, поверх политических границ. Разумеется, невесту выбирали исключительно из еврейских семей — и не только потому, что так предписывали законы иудаизма, но и потому, что государство тоже запрещало браки между евреями и христианами.

После свадьбы жена переезжала к мужу. Дед Момоло женился на девушке из Мантуи, и она переехала в Реджо в 1789 году; в 1815 году отец нашел себе жену в Вероне, и она тоже переехала к нему. В 1843 году пришла пора женитьбы для Момоло, и его невеста Марианна Падовани (она тоже происходила из семьи преуспевающих купцов) переехала к нему из Модены.

Как правило, в Модене и Реджо евреи жили большими, расширенными семьями. Момоло тоже последовал этой традиции и ввел невесту в родительский дом. Бог дал им много детей. В 1848 году, когда родился их четвертый ребенок, Аугусто, в доме уже становилось тесновато. Кроме Момоло, Марианны и их детей, там жили мать и отец Момоло, его 26-летний холостой брат Абрам и еще один брат, Моисей-Аарон, который только что привел в дом молодую жену, Рикку Болаффи. Через месяц после появления на свет Аугусто, когда у Моисея и Рикки родился первенец, Момоло и Марианна наверняка не только ощутили тесноту в доме, но и заметили, что магазин, раньше обеспечивавший всю семью средствами к существованию, уже явно не справляется с этой задачей. Настала пора переезжать.

В результате браков, соединявших мужчин и женщин из разных гетто на протяжении многих поколений, сложились обширные родственные связи, тянувшиеся от Рима и Анконы через Ливорно и Флоренцию до Феррары, Турина и Венеции. Решая, куда именно переехать, Момоло и Марианна поступили точно так же, как поступили бы любые другие евреи и как всегда поступали их предки: они обратились к многочисленной родне. Расспрашивая родственников и друзей и прося у них совета, они поняли, что больше всего их привлекает Болонья.

Молодые супруги знали несколько еврейских семей (в их числе были Сангвинетти, богатые моденские соседи Марианны), которые недавно перебрались в Болонью. Будучи значительно более крупным городом, чем Реджо или Модена, и гораздо более важным торговым центром, Болонья предоставляла более широкие возможности для молодых предприимчивых людей вроде Момоло. Почти полное отсутствие в городе евреев (из-за двухвекового изгнания — с 1593 года — и в результате новых запретов, которые правительство наложило на евреев в годы Реставрации) уже говорило о том, что экономическая ниша, которую в местной торговле обычно занимали итальянские евреи, в Болонье практически пустует. Разумеется, это влекло за собой и другое следствие: в Болонье не существовало той плотной паутины еврейских общественных, экономических и религиозных связей и институтов, к которым Момоло с Марианной привыкли в Реджо и Модене. Но чету Мортара не ждало на новом месте полное одиночество. Семейный совет решил, что примерно в то же самое время, когда в Болонью переедут Момоло и Марианна с детьми, туда переберутся родители Марианны, ее дядя, ее женатый брат и замужняя сестра.

Пока они обсуждали предстоящий переезд, в мире происходили драматические события, игнорировать которые было невозможно. В 1848 году по всей Европе прокатилась волна мятежей и восстаний и не одному правителю пришлось покинуть свой дворец. В Модене и Болонье народ тоже бунтовал и вооруженные мятежи сопровождались общими беспорядками. В том самом месяце, когда у четы Мортара родился сын Аугусто, герцог Моденский Франческо V бежал из своей столицы, испугавшись донесений о том, что войска повстанцев, стягиваясь со всей территории герцогства, идут на Модену вместе с сотнями вооруженных мятежников из Болоньи. И в Модене, и в Реджо образовавшийся вакуум власти заполнило народное ополчение, учредившее временное правительство, которое решило отстаивать конституционные законы и права личности.

Центром восстания стала сама Болонья. Даже принадлежа другому государству, она оказывала значительное влияние на Модену. Прошло меньше тридцати лет с тех пор, как в годы французского правления две эти области слились под властью единого правительства[11]. По окончании наполеоновских войн в 1814 году, когда папская власть восстановилась, церковь попыталась установить более жесткий контроль над мятежными северными «легациями». Болонцы оказали отпор этим попыткам: за годы французской оккупации в высших слоях населения либеральные идеи успели пустить крепкие корни, а образованные люди, число которых в этом университетском городе продолжало расти, видели в мирской власти пап несносный пережиток прошлого.

Разумеется, власти рассматривали публично организованное сопротивление как государственную измену, а потому политическая оппозиция принялась учреждать тайные общества, в числе которых были и знаменитые карбонарии. Бунты против старого строя в Неаполе и Турине в 1820–1821 годах побудили папу Пия VII отлучить карбонариев от церкви. Полиция начала расследования в отношении тайных обществ, и среди людей, чьи имена всплывали в связи этим в Модене чаще всего, оказался один из представителей банкирского семейства Сангвинетти[12].

Лев XII, избранный папой в 1823 году, решил, что необходимо принимать чрезвычайные меры. За пять лет своего правления он отменил довольно скромные реформы, проведенные его ближайшими предшественниками, и установил повсюду суровый полицейский надзор. Он потребовал воплотить в жизнь старые запреты, касавшиеся евреев, и приказал пристально следить за остальным населением, дабы все христиане неукоснительно соблюдали церковные предписания относительно постов и других религиозных заповедей. Все, что казалось чересчур «современным» (а потому заведомо богопротивным), подвергалось нападкам. Духовенство запретило даже прививки от оспы[13].

Чтобы усмирить волнения в Романье — той области легаций, что простиралась от Болоньи в сторону Равенны и Феррары, — папа назначил кардинала Агостино Риваролу своим legato straordinario (чрезвычайным послом). Кардинал, наделенный неограниченной властью, быстро завоевал репутацию жестокого и беспощадного человека. В 1825 году, после наскоро проведенных судов под его председательством, был вынесен смертный приговор пяти сотням человек из Романьолы, обвинявшимся в причастности к движению карбонариев и в антиправительственном заговоре. Через год — в «благодарность» за проявленное рвение — на кардинала-легата было совершено покушение в Равенне. Едва избежав гибели, он спешно покинул территорию папских миссий, однако человек, сменивший его на посту легата, продолжил его политику «железной руки», для начала постановив казнить четверых из тех, кто был признан виновным в покушении на жизнь кардинала.