Майада. Дочь Ирака - Джин П. Сэссон

Чиновник приказан ей сдать вещи и спокойно записал: кольцо, часы, кошелек с 20 000 иракских динаров (около 10 американских долларов), ежедневник с информацией о заказах на печать и дизайн, записная книжка с телефонами, обязательное удостоверение личности, и, наконец, записка от дочери. Фей напоминала Майаде о том, что они договорились встретиться за обедом.

Вдруг откуда ни возьмись появился еще один мужчина. Он схватил ее правую руку и с силой опустил палец на чернильную подушечку. Затем поставил отпечаток ее пальца на список вещей. В комнату вошел еще один человек, и двое охранников повели ее в камеру.

Майада прошла через двойную дверь и оказалась в длинном коридоре с дверями, ведущими в камеры. Мужчины остановились у третьей двери справа. Майада нервно переминалась с ноги на ногу, а толстый охранник открыл тяжелый замок и жестом показал ей, чтобы она входила. И тут она увидела. Номер 52. В ужасе она крикнула:

— Не-е-е-е-ет!

Подходя к камере, Майада дрожала, не веря тому, что видела. Они собирались запереть ее в камере 52. У нее защипало в глазах, ее охватил озноб. Номер 52 парализовал ее: 52 было несчастливым числом, преследовавшим ее семью много поколений. Ее дорогой отец умер в возрасте 52 лет в палате номер 52. Его отца, Джафара Пашу Аль-Аскари, убили, когда ему исполнилось 52 года. А теперь ее заключили в камеру 52! Майаде казалось, что ее арест ничем не лучше смертной казни. Нет! Она не может войти в эту камеру. Никто ее не заставит. Она уперлась ногами в пол и огляделась в поисках устойчивого предмета, чтобы вцепиться в него.

— Входи! — заорал рябой охранник.

Майада отрывисто, едва слышно прошептала:

— Я не могу. Я не могу.

Охранник поджал губы.

— Входи, я сказал!

Второй мужчина с силой толкнул ее.

Майада ничком влетела в камеру 52. Она схватилась рукой за стену, чтобы не упасть. Когда она коснулась холодной поверхности, ее взор затуманился.

Она услышала, как захлопнулась дверь, с лязгом закрылся замок. Она попала в ловушку. Прижимая ладони к стене, Майада медленно поднялась. Она находилась в маленькой прямоугольной камере.

Раскрасневшаяся, задыхающаяся, ослепленная флуоресцентными лампами на потолке и танцующими вокруг нее тенями, она расплакалась, поняв, что на самом деле это вовсе не тени. Бесплотные силуэты оказались женщинами, и одна из них подошла к ней.

— Почему ты здесь? — мягко спросила она.

Женщина, подошедшая к Майаде, стояла молча, не повторяя вопроса, и ждала, когда Майада придет в себя, а та попыталась ответить, но не смогла произнести ни звука. Она только размахивала руками. Майада забеспокоилась о том, что подумают ее сокамерницы. Она испугалась, что женщины позовут охранников, чтобы те отвели ее в сумасшедший дом. Чтобы избежать этой участи, она с огромным усилием откашлялась. Легкие заболели от напряжения. Майада пыталась смочить слюной опухший язык и иссохший рот — она не пила с тех пор, как ее арестовали утром; несколько раз моргнула, чтобы привыкнуть к свету. В камере было слишком темно, и Майада с трудом подсчитала силуэты сокамерниц; ей показалось, что там находится не менее дюжины женщин-теней. Почему-то их присутствие немного утешило Майаду.

Затем она узнала, что в камере, предназначенной для восьми заключенных, сидело восемнадцать арестанток. Но когда она оглядывала заполненную женщинами прямоугольную камеру, ей чудилось, что их не меньше восьмидесяти. Туалет специально разместили в направлении Каабы в Мекке, той точки, глядя на которую они должны были молиться пять раз в день. Это было явное оскорбление каждому мусульманину, потому что в исламской архитектуре туалеты принято располагать как можно дальше от точки направления на Каабу.

Мысли о молитве сменились ощущением омерзительной вони. Она никогда не чувствовала такого отвратительного запаха, даже во время войны, когда спасатели вытаскивали обгоревшие тела, несколько дней пролежавшие под руинами. Вонь в камере была такой сильной, что Майада решила, что она исходит от рвотных масс на полу. Уверенная, что стоит в мерзкой луже, Майада посмотрела на подошвы сандалий, но они были чистыми. Она осторожно вдохнула, поняв, что от вони не скроешься: она пропитала все вокруг. Видимо, запах бобов, которые готовились в тюремной кухне, проник за цементные стены и смешался со смрадом грязного туалета.

Майада еще раз обвела долгим взглядом камеру, прежде чем обратиться к заговорившей с ней женщине. Стены испещряли красные, черные и серые буквы — ей стало не по себе при мысли, что красные буквы написаны кровью. Она увидела тонкий солнечный луч в крошечном зарешеченном окошке на задней стене. Две железные скамьи — видимо, нары — стояли вдоль стен.

Женщина с нежным голосом подошла к ней ближе и легко прикоснулась к плечу Майады.

— Что с тобой, голубка? — спросила она.

Майада посмотрела на лицо женщины и увидела, что та очень красива: безупречная светлая кожа, на тонком носике несколько веснушек, ярко-зеленые глаза сияют.

Красавица заговорила снова:

— Меня зовут Самара. Как ты здесь оказалась?

Другие женщины-тени подошли ближе, чтобы послушать. Их лица выражали сочувствие.

Майада посмотрела на них и объявила официальную причину ареста:

— Беловолосый человек сказал, что моя типография напечатала какие-то антиправительственные листовки, но это неправда. Я ничего такого не печатала.

Майада заплакала над собственными словами. Перед ее глазами пронеслись лица детей. Она хотела пригласить Фей на обед, а затем отвести к зубному врачу. Али пора подстричься. Потом они бы сходили в магазин за продуктами. Теперь она была в отчаянии оттого, что у Фей болит воспалившийся зуб.

Два дня назад они праздновали шестнадцатый день рождения дочери. Майада потратила больше, чем могла себе позволить, чтобы порадовать ее. Она организовала праздник в модном багдадском клубе «Альвия». Родители, а также бабушки и дедушки Майады много раз проводили там торжества, и она таким образом хотела связать Фей и Али с семейным прошлым.

А теперь, после ареста, их жизни оказались в опасности, мысль о которой вчера даже не приходила ей в голову. Майада больше не могла сдерживать горе, которое жгло ее изнутри, и крикнула:

— Мои дети! Кто о них позаботится?

Самара взяла Майаду за руки и сказала:

— Послушай, тебе нужно построить стену между прошлым и настоящим. Сейчас ты должна думать только о том, как спастись. Иначе ты сойдешь с ума.

Майада была неспособна мыслить разумно. Она знала, что не может перестать беспокоиться о детях. Но что-то подсказало ей, что надо молчать и слушать. Самара поможет ей выжить. Майада кивнула, хотя по ее щекам бежали слезы. Она болезненно сжалась, когда заметила, что лица всех женщин, кроме лица Самары, бледны и на них написано выражение безнадежности.

Очевидно, Самара была очень практичной женщиной. Она не обратила внимания на слезы Майады и спросила: