Разборки дезертиров - Сергей Зверев

– Я обратил внимание, Ярослав Евдокимович. Вижу три варианта. Либо эти парни худы в географии, либо собрались в отшельники, либо имеют специфический план. И чем же знаменит рядовой Райнов?

– Папиком. В дело вступает большая грязная политика.

– А-а… – не удержался я, – секс для людей среднего возраста…

– Молчи. – Колесников старательно скрыл улыбку. – Долгое время господин Райнов трудился в аппарате правительства. Закулисные игры, козни недоброжелателей, опала, и сынок Райнова, который вроде бы освобождался от службы по «финансовой» договоренности с военкоматом, успешно гремит в несокрушимую и легендарную. У парня плоскостопие – нормальные войска не светят. Спасти сынка у чиновника возможности не было – самому бы удержаться. Снова закулисные игры, козни, подковерная возня, и в итоге торжествующий Райнов всплывает в Администрации президента, причем не в самой скромной должности! Летит депеша в штаб Сибирского военного округа (а штаб, если помнишь, до сих пор в Чите) – срочно доставить рядового Райнова в областной центр, оттуда со всеми воинскими почестями – в Москву. Где крутилась депеша, неизвестно, две недели прошло – возможно, папаша по незнанию выбрал не то средство связи, но явилась она в Читу, когда сынуля, доведенный до кондиции старослужащими, намылился в бега! Забавно, да? Депеша – в часть, пацан – из части. Не знаю, известно ли папику о подвигах своего отпрыска, но штаб трясет от ужаса, и требуют немедленно доставить рядового. Портить отношения с администрацией президента они почему-то не хотят.

– И почему, интересно? – хмыкнул я. – Так вроде ищут уже, нет? Ну, походят толпой, комаров покормят, малины наедятся – в итоге найдут. А не найдут – те сами вылезут из леса. Вы так на меня смотрите, Ярослав Евдокимович, словно я обязан возглавить поиски.

– Ты обязан присутствовать, – отрезал прокурор.

– Именно я?

– А кто? – удивился прокурор. – Твои недостатки – для иных достоинства. Суди сам. Рядовой Райнов нужен живым. От мертвого Райнова толку хрен. Говорить солдатам, что этот парень нам нужен живьем, поскольку у него ПАПИК, который устроит сыну увольнение из армии или беззаботное ее протекание где-нибудь в Раменском, глупо. Обязательно пристрелят. Сам бы пристрелил… (Ну и шуточки у прокурора.) Не говорить, что он СЫНУЛЯ – все равно пристрелят. Парень с помпой удирает из части, ранив двух солдат. Он опасен, понимаешь? С ним валандаться не будут. Чуть попытка к сопротивлению – огонь на поражение…

– И я смогу проехать между Сциллой и Харибдой, убедить поисковиков, что брать дезертира нужно только теплым, не объясняя причины, а рядового Пыряева можно и пристрелить?..

– А мне плевать! – грохнул прокурор. – Поручено мне, а я поручаю тебе! Не хочешь же ты, чтобы я на старости лет бегал по тайге с автоматом? В общем, хватит точить лясы, Михаил, слушай вводную. Бери с собой Булдыгина и Аристова. В семнадцать ноль-ноль пулей на вертолетную площадку – будет вертушка. В шесть – уже на месте. За операцию отвечает капитан Хомченко, там и познакомитесь. Все – рабочий день для тебя окончен. И смотри мне, Михаил, без рядового Райнова из тайги лучше не выходи…

Никогда не чувствовал себя военным человеком. Поэтому я не стал ковыряться на казенном складе, решив, что все необходимое соберу дома. Доставка – вертолетом, обратно, надеюсь, тоже, и в любом случае я не собирался отдаляться от дороги. В надменном молчании я собирал вещи, натягивал прочные носки. Извлек из комода «моряцкое» нательное белье, хранимое по принципу «А вдруг пригодится?», кожаные бутсы, штормовку с капюшоном, перчатки. Бросал в сумку сигареты, спички, нож, туалетные аксессуары, мазь от комаров, фонарик на всякий случай, какие-то галеты (откуда они в доме?), бутерброды с колбасой, сухое печенье. При этом я упорно игнорировал тень жены, висящую за спиной.

– Ты далеко? – нарушила Наталья тягостное молчание.

– В командировку.

Она не поверила – судя по тоскливому вздоху. А мне не хотелось говорить с ней, смотреть ей в глаза, убеждать в чем-то. И все же я покосился на отражение в буфете. На супруге в этот день был экономнейший из ее халатиков, пуговки расстегнуты, волосы до плеч, в глазах мольба и скорбь по утраченному. Явно хотела помириться. Но я не ссорился со своей женой. И секса с ней мне не хотелось уже несколько недель (хотя и не сказать, что страдаю импотенцией).

– Почему?..

– Работа требует, – я пожал плечами. – Пару суток буду отсутствовать наверняка, а там – по обстоятельствам. В буфете восемь тысяч; половину возьму с собой, остальными распоряжайся.

Она коснулась меня коленом.

– А как же я, Миша?..

– Как хочешь, – я резко повернулся. – Продолжи странствия по постелям. Найди себе самца повышенной пушистости. На Халиуллина больше не надейся – не придет. Но ничего, глядишь, еще один встретится… в смысле, попадется.

– Ты не хочешь поговорить, Миша? Мне не нужен никакой Халиуллин… – В ее огромных зеркальных глазах, которые мне жутко нравились в 99-м году, блестели слезы.

– Нет, – покачал я головой, – не хочу.

– Но вряд ли еще удастся…

– Конечно, – улыбнулся я. – Вчера было рано, завтра будет поздно, а сегодня не хочется. Неужели ты всерьез считаешь, что семейное гнездо будет держаться на моих рогах?

– Но это ты виноват! – выкрикнула Наталья, как всегда без плавного перехода.

– Только не сейчас, – поморщился я. – Оставим выяснение отношений на лучшие времена. Напомни, где живет твоя мама? В Мышкине? В Обосранске?

– В Минусинске, – вздрогнула Наталья.

– Точно, – согласился я, – был с утра такой город. Почему бы не навестить любимую маму? Поживешь у нее месячишко-другой, а из клуба можно и уволиться – все равно зарплату не платят. Пойми меня правильно, Наталья, – пресек я противоправное движение, – я вовсе не гоню тебя к чертовой матери. Но думаю, что… временное проживание у мамы пойдет нам обоим на пользу.

Она пыталась заступить дорогу, когда, взвалив на плечо тяжелую ношу, я шагал к двери. Обойти Наталью не составило труда. Пусто было на душе. И от слов ее, прозвучавших в спину, ничуть не полегчало:

– Я никуда не поеду, Миша. Я буду ждать тебя…

В этом городе было лишь одно лекарство от душевных ран. Проживало оно на улице Фабричной – в самом конце, где двухэтажные завалюхи плавно перетекали в частный сектор. Я миновал скрипучий мостик через ручеек. Постоял у калитки, рядом с грудой березовых поленьев, вошел на участок. Приятная зелень закрывала дворик от взглядов посторонних. Коты исполняли в крыжовнике истошную симфонию.

Я подтянул рюкзак, посмотрел по сторонам и постучался в дверь. Шикнул на поющих в крыжовнике.

– Кто? – спросили за дверью.

– Да так, – неопределенно сказал я, – некоторые несознательные товарищи.

Открыла женщина с большими удивленными глазами. Растерялась.

– Опять ты?