Поэт - Майкл Коннелли

Я присел на обитый бархатом стул напротив стола и стал ждать, пока он закончит разговор по телефону. Гленн был лет на пять старше меня. Когда десять лет назад я впервые появился в «Роки», он уже считался одним из лучших репортеров, каким я сам стал теперь. Однако со временем он ушел в менеджмент.

Теперь Гленн каждый день носил костюм и пользовался маленькими привилегиями на футбольных матчах с участием подающего из «Бронко». Гленн проводил больше времени за телефонными переговорами, чем за прочими делами, тщательно отслеживая политику головного офиса в Цинциннати.

Он превратился в сорокалетнего мужчину с животиком, женой, двумя детьми и хорошим жалованьем, которого не хватало на покупку дома там, где хотела бы жить его жена. Все это Грег рассказал мне за пивом в Винкупе, и это был единственный раз за последние четыре года, когда я видел его пьяным.

Одну из стен в кабинете Гленна занимала полоса пришпиленных к ней лицевых страниц: темы газетных выпусков за последние семь дней. Каждое утро страницу семидневной давности снимали, прикрепляя свежую обложку в начале.

Наверное, он делал так, чтобы находиться в курсе новостей и в их связи с реальными событиями. А может, просто напоминал себе о сути профессии журналиста — ведь теперь Гленн не писал ничего.

Наконец он положил телефонную трубку и посмотрел на меня.

— Спасибо, что пришел. Хочу снова выразить сочувствие по поводу брата. И если тебе необходимо еще какое-то время — не проблема.

— Спасибо. Но я вернулся.

Он кивнул, не собираясь, однако, меня отпускать. Я понял, что Гленн хочет сказать еще что-то.

— Хорошо, тогда ближе к делу. Что у тебя есть на этот момент? Насколько я помню, ты находился в поиске нового проекта, когда... когда все произошло. Раз уж ты вернулся к работе, лучше занять тебя настоящим делом. Сможешь погрузиться в него с головой.

И в этот момент я понял, что за дело мне предстоит. Наверное, решимость зрела у меня давно. Просто она не могла выйти на поверхность, пока Гленн не задал свой вопрос. Конечно, теперь-то все очевидно.

— Я собираюсь писать о своем брате, — ответил я.

Не уверен, был ли мой ответ именно тем, что Гленн надеялся услышать. Думаю, да. Мне казалось, он следил за развитием событий с того момента, как узнал, что двое полицейских встретили меня в редакции и сказали о том, что случилось с братом. Вероятно, он достаточно умен, чтобы специально не давать такого задания, а устроить так, чтобы решение принадлежало мне. Оставалось задать простой вопрос.

В любом случае выстрел за мной. И все мои обстоятельства резко переменились. С той же ясностью, с какой жизнь представляется в ретроспекции, все будущие события определились с единственной фразой в тот момент, когда в офисе Гленна прозвучал мой ответ.

Да, я сталкивался со смертью. Я представлял себе зло. Но я не знал ничего.

Взгляд Уильяма Гладдена скользил по мелькавшим около него счастливым лицам. Казалось, он стоит возле торгового автомата. Купите фотокарточку. Не нравится? Вот другая, возьмете?

Нет, не сейчас. Кроме того, их родители слишком близко. Надо подождать, пока кто-то из них не сделает ошибку, выйдя на пирс или наклонившись к окошку ларька за сладкой ватой, — и оставит свое чадо совершенно без присмотра.

Гладдену нравилась карусель у пирса в Санта-Монике. Он полюбил это место не за то, что карусель выглядела старинной, и не потому, что, как гласил текст рекламы, понадобилось шесть лет для ручной раскраски скачущих лошадок и реставрации механизмов. И не за то, что карусель запечатлена во множестве фильмов, виденных за годы, особенно — за годы, проведенные в Рейфорде. Не потому, что она возвращала память к Лучшему Другу и к другой веселой карусели, в которой они мчались по кругу когда-то — на ярмарке в Сарасоте.

Карусель в Санта-Монике он полюбил из-за катавшихся на ней детей. Круг за кругом под аккомпанемент шарманки мимо проносились лица, невинные и непередаваемо счастливые. После переезда из Финикса Гладден бывал здесь часто. Каждый день. Он знал, что потребуется время, но однажды ожидание окупится и задание будет выполнено.

Наблюдая за калейдоскопом красок и лиц, он мысленно возвратился назад, как это часто бывало раньше, в Рейфорде. Он вспоминал о Лучшем Друге. Он помнил тесное помещение и кромешную тьму с единственной полоской света, упавшей на самое дно.

Свернувшись калачиком, он лежал на полу, около пятна света и поближе к свежему воздуху. Он мог видеть его ноги, ступавшие мимо. Каждый их шаг. Хотелось вырасти и стать старше, скорее достать до верхней полки. Если бы он только мог — то Лучшего Друга ожидал бы сюрприз.

Гладден вернулся к реальности. Карусель стояла, последние из катавшихся детей спешили к выходу навстречу ждавшим их родителям. Тут же выстроилась очередь из новых желающих оседлать деревянных лошадок.

Еще раз он посмотрел на темноволосую девочку с кожей красивого шоколадного оттенка, но так ничего и не решил. Затем заметил женщину, проверявшую билеты и пристально на него посмотревшую. Их взгляды встретились, и Гладден отвел глаза первым.

Машинальным движением он поправил ремень мягкого кофра. Камера и книги, лежавшие внутри, оттягивали плечо вниз. «В следующий раз нужно будет оставить книги в машине», — подумал он. Бросив последний взгляд в сторону карусели, Гладден направился к воротам и вышел на пирс.

Подойдя к автомобилю, он осторожно посмотрел назад, на ту женщину. Дети с визгом занимали места на карусели. Некоторые — с родителями, большинство же — поодиночке. Женщина с билетами уже забыла о нем. Он в безопасности.

Увидев, что я прохожу мимо, Лори Прайн отвлеклась от монитора и улыбнулась. Я правильно рассчитал, что застану девушку на месте. Обойдя барьер, я взял стул у свободного стола и сел рядом с ней. В редакционной библиотеке «Роки» все замерло.

— Ну нет, — сказала она с видимым удовольствием, — когда ты вот так приходишь и садишься — я знаю, это надолго.

Лори постоянно занималась поиском, широко захватывая информацию на любую необходимую тему. Большая часть из написанных мной статей замешивались вокруг применения тех или иных законов. И обычно полагалось знать, что написано по теме раньше и где именно.

— Извини, конечно, — ответил я с притворным сожалением, — но в этот раз придется до вечера корпеть вместе с «Лексом» и «Нексом».

— Ты хотел сказать, «возможно, придется». Что тебе нужно?

Она была ненавязчиво привлекательной. Красивые темные волосы — такие, как ни у кого больше, выразительные карие глаза за стеклами очков с металлической оправой и полные, не знавшие помады губы. Лори выложила на стол желтый блокнот, взяла ручку и приготовилась записать все, что мне может понадобиться.

«Лексис» и «Нексис» — так назывались компьютерные базы данных, хранившие информацию центральных и некоторых других газет, судебные решения и огромное количество разнообразных единиц данных, составлявших полотно информационного хайвэя. Для того, кто собирался выяснить, сколько уже написано на заданную тему, сеть являла собой площадку успешного старта.