451 градус по Фаренгейту - Рэй Брэдбери

— Вы тоже какой-то особенный, мистер Монтэг. Временами ядаже забываю, что вы пожарник. Можно опять рассердить вас?

— Ладно, давайте.

— Как это началось? Как вы попали туда? Как выбрали этуработу и почему именно эту? Вы не похожи на других пожарных. Я видала некоторых— я знаю. Когда я говорю, вы смотрите на меня. Когда я вчера заговорила о луне,вы взглянули на небо. Те, другие, никогда бы этого не сделали. Те просто ушлибы и не стали меня слушать. А то и пригрозили бы мне. У людей теперь нетвремени друг для друга. А вы так хорошо отнеслись ко мне. Это редкость. Поэтомумне странно, что вы пожарник. Как-то не подходит к вам.

Ему показалось, что он раздвоился, раскололся пополам и однаего половина была горячей как огонь, а другая холодной как лёд, одна быланежной, другая — жёсткой, одна — трепетной, другая — твёрдой как камень. Икаждая половина его раздвоившегося «я» старалась уничтожить другую.

— Вам пора. Не опоздайте к своему психиатру, — сказал он.

Она убежала, оставив его на тротуаре под дождём. Он долгостоял неподвижно. Потом, сделав несколько медленных шагов, вдруг запрокинулголову и, подставив лицо дождю, на мгновение открыл рот…

Механический пёс спал и в то же время бодрствовал, жил и вто же время был мёртв в своей мягко гудящей, мягко вибрирующей, слабоосвещённой конуре в конце тёмного коридора пожарной станции. Бледный светночного неба проникал через большое квадратное окно, и блики играли то тут, тотам на медных, бронзовых и стальных частях механического зверя. Свет отражалсяв кусочках рубинового стекла, слабо переливался и мерцал на тончайших, каккапилляры, чувствительных нейлоновых волосках в ноздрях этого странного чудовища,чуть заметно вздрагивающего на своих восьми паучьих, подбитых резиной лапах.

Монтэг соскользнул вниз по бронзовому шесту и вышелпоглядеть на спящий город. Тучи рассеялись, небо было чисто. Он закурил и,вернувшись в коридор, нагнулся и заглянул в конуру. Механический пёс напоминалгигантскую пчелу, возвратившуюся в улей с поля, где нектар цветов напоён ядом,рождающим безумие и кошмары. Тело пса напиталось этим густым сладким дурманом,и теперь он спал, сном пытаясь побороть злую силу яда.

— Здравствуй, — прошептал Монтэг, как всегда зачарованноглядя на мёртвого и в то же время живого зверя.

По ночам, когда становилось скучно, — а это бывало каждуюночь, пожарники спускались вниз по медным шестам и, настроив тикающий механизмобонятельной системы пса на определённый запах, пускали в подвал крыс, цыплят,а иногда кошек, которых всё равно предстояло утопить. Держали пари, которую изжертв пёс схватит первой.

Через несколько секунд игра заканчивалась. Цыплёнок, кошкаили крыса, не успев пробежать и несколько метров, оказывались в мягких лапахпса, и четырехдюймовая стальная игла, высунувшись, словно жало, из его морды,впрыскивала жертве изрядную дозу морфия, или прокаина. Затем убитого зверькабросали в печь для сжигания мусора, и игра начиналась снова.

Монтэг обычно оставался наверху и не принимал участия в этихзабавах. Как-то раз, два года назад, он побился об заклад с одним из опытныхигроков и проиграл недельный заработок. Расплатой был бешеный гнев Милдред — ондо сих пор помнит её лицо всё в красных пятнах, со вздувшимися на лбу жилами.Теперь по ночам он лежал на койке, отвернувшись к стене, прислушиваясь кдолетавшим снизу взрывам хохота, дробному цокоту крысиных когтей по полу —будто кто-то быстро-быстро дёргал струну рояля, — к скрипичному писку мышей, квнезапной тишине, когда пёс одним бесшумным прыжком выскакивал из будки, кактень, как гигантская ночная бабочка, вдруг вылетевшая на яркий свет. Он хваталсвою жертву, вонзал в неё жало и возвращался в конуру, чтобы тут же затихнуть иумереть — как будто выключили рубильник.

Монтэг коснулся морды пса.

Пёс заворчал.

Монтэг отпрянул.

Пёс приподнялся в конуре и взглянул на Монтэга внезапноожившими, полными зелёно-синих неоновых искр глазами. Снова он заворчал —странный, режущий ухо звук, смесь электрического жужжания, шипения масла насковороде и металлического скрежета, словно пришёл в движение какой-то ветхий,давно заброшенный механизм, скрипучий от ржавчины и стариковскойподозрительности.

— Но-но, старик, — прошептал Монтэг, сердце у него бешенозаколотилось. Он увидел, как из морды собаки высунулась на дюйм игла, исчезла,снова высунулась, снова исчезла. Где-то в чреве пса нарастало рычание,сверкающий взгляд был устремлён на Монтэга.

Монтэг попятился. Пёс сделал шаг из конуры. Монтэг схватилсярукой за шест. Ответив на прикосновение, шест взвился вверх и бесшумно пронёсМонтэга через люк в потолке. Он ступил на полутёмную площадку верхнего этажа.

Он весь дрожал, лицо его покрылось землистой бледностью.Внизу пёс затих и снова опустился на свои восемь неправдоподобных паучьих лап,продолжая мягко гудеть: его многогранные глаза-кристаллы снова погасли.

Монтэг не сразу отошёл от люка, он хотел сперва немногоуспокоиться. За его спиной, в дальнем углу, у стола, освещённого лампой подзелёным абажуром, четверо мужчин играли в карты. Они бегло взглянули наМонтэга, но никто из них не произнёс ни слова. Только человек в шлемебрандмейстера, украшенном изображением феникса, державший карты в сухощавойруке, заинтересовался наконец и спросил из своего угла:

— Что случилось, Монтэг?

— Он меня не любит, — сказал Монтэг.

— Кто, пёс? — Брандмейстер разглядывал карты в руке. —Бросьте. Он не может любить или не любить. Он просто «функционирует». Это какзадача по баллистике. Для него рассчитана траектория, и он следует по ней. Самнаходит цель, сам возвращается обратно, сам выключается. Медная проволока,аккумуляторы, электрическая энергия — вот и всё, что в нём есть.

Монтэг судорожно глотнул воздух.

— Его обонятельную систему можно настроить на любуюкомбинацию — столько-то аминокислот, столько-то фосфора, столько-то жиров ищелочей. Так?

— Ну, это всем известно.

— Химический состав крови каждого из нас и процентноесоотношение зарегистрированы в общей картотеке там, внизу. Что стоиткому-нибудь взять и настроить «память» механического пса на тот или другойсостав — не полностью, а частично, ну хотя бы на аминокислоты? Этогодостаточно, чтобы он сделал то, что сделал сейчас, — он реагировал на меня.

— Чепуха! — сказал брандмейстер.

— Он раздражён, но не разъярён окончательно. Кто-то настроилего «память» ровно настолько, чтобы он рычал, когда я прикасаюсь к нему.

— Да кому пришло бы в голову это делать? — сказалбрандмейстер. — У вас нет здесь врагов, Гай?