Мечта хулигана - Арсений Снегов

Вовка почувствовал, что у него ум заходит за разум. И подумал вдруг: «А не подсунуть ли это письмо Авилкиной?» Эта мысль неожиданно понравилась ему: «Во, точно! Она же любит всякие журналистские расследования. Вот пусть и расследует! Такой в школе шум подымется! И тогда Терминатору точно станет не до меня. А Терминатор тоже этого так не оставит, он обязательно постарается Авилкиной рот заткнуть! Во, пусть они и воюют, пока друг дружку не сожрут. А я на все на это полюбуюсь со стороны!» – Вовка представил, какая буча поднимется в школе, если Санька решится опубликовать письмо в газете. «Только все надо сделать по-умному! – решил Жуль. – Так, словно я к этому вообще никакого отношения не имею!..»

А Саня Авилкина, ничего не подозревая о коварных планах своего одноклассника, сидела дома возле компьютера. Нужно было писать передовую статью для очередного номера «Большой перемены», но ничего путного Саньке в голову не шло. Перед ее мысленным взором снова и снова прокручивалось недавнее происшествие на бульваре: наглые рожи Геши и Толяна, их издевательское хихиканье, собственные страх и злость, позорные слезы… И конечно же снова и снова Санька вспоминала чудесное спасительное появление Шурика Лысого. Того самого Шурика, над которым Санька в числе прочих школьных двоечников так нещадно издевалась в своих статьях. И не то чтобы Саньке было сейчас стыдно за те статьи. Пне то чтобы ее мнение по поводу двоечников вдруг переменилось. Но Авилкина неожиданно смутно ощутила, что ее черно-белый мир дал небольшую, но очевидную трещину. Раньше в этом ее мире все было ясным и определенным. Санька не сомневалась, что двоечник и второгодник ну никак не может быть хорошим человеком. Что учитель, даже изредка позволяющий себе кричать на учеников, – это плохой учитель, которого нельзя подпускать к детям даже на пушечный выстрел. Что хороший человек хорош всегда. А если хороший с виду человек совершает что-то плохое, значит, он никогда и не был хорошим. Он просто раньше ловко притворялся, а, по сути, всегда был плохим. Короче, Авилкина не давала людям права на ошибки. И, если уж говорить честно, она никому никогда до конца не верила. Даже, возможно, собственным родителям.

А теперь ее охватило странное чувство. Оказывается, в этом мире ничего нельзя знать наверняка! И уж если отпетый негодяй и второгодник может стать в одночасье чуть ли не добрым избавителем на белом коне, то чего вообще от жизни можно ожидать? Да чего угодно! Именно так – чего угодно! И от этой вновь открывшейся ей непонятности жизни Санька ощущала растерянность.

Но передовую статью все равно писать было нужно. Санька, сделав над собой усилие, попыталась собрать мысли в кучу. Она даже наморщила лоб и замычала от напряжения. И тут в ее голове возникло не пойми откуда заглавие статьи: «Мир в красках».

Санька тут же набрала это заглавие на экране монитора. Некоторое время она сидела, тупо глядя в экран, и как бы размышляла, что же это странное заглавие может означать. И вообще, зачем оно появилось? Но вот общий смысл статьи начал понемногу вырисовываться. Санька, подумав еще чуть-чуть и озабоченно шмыгнув носиком, начала быстро выстукивать текст. В итоге у нее получилось вот что:

Ребята, мы все-люди. Мы живем в мире, где много всякого разного. И хорошего, и, к сожалению, плохого. Иногда нам кажется, что плохого гораздо больше. Тогда мир нам представляется совсем черным. Но это не так, потому что мир не черный и не белый, а многоцветный. Даже в самом плохом человеке могут оказаться светлые стороны. А в самом хорошем – темные. Но это ничего не значит, кроме того, что это так и есть. Из этого не сделаешь никаких выводов, кроме одного: мир устроен именно так. Значит, таким его и надо принимать…

Перечитав статью несколько раз, Санька призадумалась. Ей стало вдруг понятно, что статья получилась слишком заумная. И вообще какая-то странная. Она явно не слишком подходила для школьной газеты. Вернее, совсем не подходила. Авилкина вздохнула, уничтожила все написанное и решительно набрала новое заглавие передовицы: «Как мы начали учебный год».

А на следующий день ее ждал сюрприз. Санька заперлась, как обычно после уроков, в своей лаборантской, переделанной под редакцию, чтобы разобраться с читательской почтой. Почты было сегодня совсем мало (что свидетельствовало опять же опадении популярности газеты), а именно одна страничка со стихами и еще какое-то послание в незаклеенном конверте. Сначала Санька взялась за стихи. Начав их читать, Авилкина невольно вздохнула: это был очередной лирический опус Крюковой из восьмого «В». Настя Крюкова, высокая смуглая девица с большими руками и большими нелепыми ногами, была, на свою беду, очень влюбчивой. И, на беду Авилкиной, очень плодовитой по части любовной лирики. Санька ни разу не публиковала стихов Крюковой в газете, считая их бездарной чушью. Но упорная поэтесса все равно постоянно забрасывала редакцию своими душераздирающими виршами. А потом, отловив Саньку, упорно пыталась убедить ее, что уж эти-то новые стихи – точно шедевр. И их непременно нужно поместить на первую страницу «Большой перемены». Новые стихи влюбчивой графоманки начинались так:

Ах, Леша, Алексей, мой дорогой, любимый!

Я вся дрожу, когда идешь ты мимо!

А наблюдая, как ты булку ешь в буфете,

Вообще я забываю обо всем на свете!

«Шла бы ты мимо, Крюкова!» – подумала Санька, выбрасывая тетрадный листок в корзину для бумаг. Авилкина знала этого Алексея, Лешку Ганичкина, одноклассника Насти. Рядом с таким Санька даже за один стол бы не села в столовой. Худой, нескладный, весь какой-то скособоченный, с невыразительными, бесцветными глазками и выпирающим на длинной шее острым кадыком… «То ли дело Шурик Лысый! – мелькнула вдруг у Авилкиной мысль. – Такой сильный, спокойный, уверенный в себе!» Санька этой неожиданной и нелепой мысли испугалась и тут же со злостью прогнала ее прочь. И мысль, махнув хвостиком, спряталась где-то в Санькином подсознании.

Разделавшись с Крюковой, Авилкина взялась за конверт. На конверте было написано большими печатными буквами: «Это письмо со стола секретарши Люды. Узнаешь, чей почерк?» Пожав плечами, Санька достала письмо, начала его без особого любопытства читать и чуть не свалилась со стула. Она сразу узнала этот почерк; его нельзя было спутать ни с каким другим. Этим почерком была написана когда-то записка, с которой Санька потом практически не расставалась. В той записке было сказано: «Настоящим удостоверяю, что Авилкина A. H., являясь главным редактором школьной газеты «Большая перемена», имеет право получать любую информацию о профессиональной деятельности любых сотрудников школы № 270 и вообще обо всем, что в школе происходит. Призываю сотрудников и учеников оказывать Авилкиной А. Н. всемерное содействие». Авилкина очень гордилась этим документом и берегла его как зеницу ока. Потому что под документом стояла собственноручная подпись директора школы Павла Александровича Дитятина.

Санька молча смотрела на ксерокопию листка в линейку. В голове ее звенело: «Вот оно! Вот она, долгожданная сенсация! Вот тебе и Терминатор, «великий и ужасный!» Как же это он так неосторожно?..»

Но когда первоначальный восторг схлынул, Саньку стали одолевать сомнения. Нужно ли раздувать скандал из этого письма? Ведь последствия такого скандала могут быть самыми непредсказуемыми! Ну, во-первых, после разоблачения этой возмутительной и недопустимой любовной связи между директором школы и его секретаршей Терминатора могут просто-напросто уволить. С одной стороны, это было бы неплохо: тогда авторитет ее, всемогущей Саньки Авилкиной из девятого «А», поднимется вообще на недосягаемую высоту. Как же, «съела» самого Терминатора! Но с другой стороны…