Супружеское согласие - Оноре де Бальзак

«Старая колдунья напускает на себя дружелюбный вид, — подумал барон, — значит, она собирается сыграть со мной какую-нибудь злую шутку».

— Сударыня, — обратился он к ней, — я слышал, будто вам поручено охранять редкостное сокровище.

— Вы принимаете меня за дракона? — спросила старуха. — Но о ком это вы говорите? — добавила она так ласково, что надежда вернулась к Марсиалю.

— О той изящной незнакомке, которая из-за ревности всех этих кокеток пребывает в одиночестве. Вы, разумеется, знаете, кто она?

— Знаю, — ответила герцогиня. — Но зачем вам эта провинциалка, недавно вышедшая замуж? Она никуда не выезжает.

— Почему она не танцует? Она так хороша! Хотите, заключим с вами мирный договор? Если вы соблаговолите дать мне сведения обо всем, что меня интересует, то клянусь, что стоит вам попросить о возврате лесов, которыми владел род Наварренов, и ваша просьба будет горячо поддержана перед императором палатой государственных имуществ.

Принадлежность г-жи де Лансак к младшей ветви дома Наварренов (герб которой изображает на голубом поле серебряный жезл и шесть серебряных наконечников пики, пересекающих поле сверху донизу), а также близость старой дамы к Людовику XV дали ей право на титул «жалованной герцогини»; но Наваррены еще не вернулись из эмиграции, поэтому барон просто-напросто предложил старухе пойти на подлость, намекнув, что она может присвоить себе владения старшей ветви.

— Сударь, — с нарочитой строгостью ответила старая дама, — попросите графиню де Водремон подойти ко мне. Обещаю вам открыть ей тайну о незнакомке, которой все так заинтригованы. Взгляните, все мужчины на балу интересуются ею не меньше, чем вы. Все невольно поглядывают в сторону канделябра, — возле него так скромно сидит моя протеже и принимает дань восхищения, которой завистницы хотели ее лишить. Счастлив тот, кого она удостоит танцем.

Герцогиня умолкла и взглянула на графиню де Водремон, словно сообщая ей: «Мы говорим о вас». Потом добавила:

— Думаю, что вам будет приятнее узнать имя незнакомки из уст вашей прелестной графини, чем от меня.

Герцогиня бросала такие красноречивые взгляды, что г-жа де Водремон встала, подошла к ней, села на стул, подвинутый ей Марсиалем, и, не обращая на него внимания, смеясь, сказала:

— Я поняла, сударыня, что вы говорите обо мне, но я так недогадлива, что не знаю, хвалите вы меня или порицаете.

Госпожа де Лансак сухой, морщинистой рукой пожала прелестную ручку молодой женщины и сочувственно шепнула ей:

— Бедняжка!

Женщины взглянули друг на друга. Г-жа де Водремон поняла, что Марсиаль был лишним, и отпустила его, повелительно сказав:

— Оставьте нас.

Барон, весьма недовольный тем, что графиня поддалась обаянию опасной сивиллы[9], подозвавшей ее к себе, бросил на г-жу де Водремон один из тех взглядов, которые обладают властью над слепой любовью, но кажутся смешными женщине, когда она начинает здраво судить о том, в кого была влюблена.

— Уж не думаете ли вы подражать императору? — заметила с насмешливым видом г-жа де Водремон, слегка повернув голову.

Марсиаль слишком хорошо знал свет, был слишком проницателен и расчетлив, чтобы пойти на риск и порвать с г-жой де Водремон, зная, что она пользуется благосклонностью двора и сам император хочет выдать ее замуж; кроме того, он надеялся, что ревность, которую он намеревался пробудить в графине, явится лучшим средством узнать тайну ее нежданного охлаждения к нему; итак, он охотно удалился, тем более, что в эту минуту новый контрданс вызвал оживление в зале. Барон сделал вид, что освобождает место для кадрили, и, отойдя в сторону, прислонился к мраморному подзеркальнику и, скрестив на груди руки, стал сосредоточенно смотреть на беседующих. Время от времени он улавливал их взгляды, которые они то и дело бросали на незнакомку. Сравнивая графиню с новоявленной красавицей, которую тайна делала столь привлекательной, барон строил чудовищные планы, свойственные баловням женщин; он колебался: завладеть ли ему богатством или же удовлетворить свою прихоть? При свете горевших вокруг свечей его озабоченное и мрачное лицо так резко вырисовывалось на фоне белых муаровых драпировок, которых касались его темные волосы, что его можно было сравнить с каким-то злым духом. Без сомнения, многие гости подумали: «Вот еще один несчастный малый, делающий вид, что ему чрезвычайно весело».

Слегка прислонившись плечом к косяку двери, ведущей из бального зала в игорный, стоял полковник Монкорне; под густыми усами его скрывалась усмешка: он наслаждался, любуясь водоворотом бала, он видел сотни прелестных пар, кружившихся в причудливом вихре танца, он читал на некоторых лицах, как, например, на лице графини и своего друга Марсиаля, тайну их волнения; затем, обернувшись, он подумал: какая же связь существует между мрачным видом графа де Суланжа, все еще сидевшего на диванчике, и печальным обликом незнакомки, в чертах которой сквозили попеременно то радостная надежда, то невольный ужас? Монкорне стоял здесь, словно властелин празднества; он находил в этой движущейся картине яркое отражение всего светского общества и смеялся над ними, ловя заискивающие улыбки сотни блистательных и пышно разодетых женщин; полковник императорской гвардии — чин этот соответствовал чину бригадного генерала — являлся, несомненно, одним из самых блестящих женихов среди военных. Время приближалось к полуночи. Разговоры, картежная игра, танцы, игра в любовь, расчеты, колкости и замыслы — все достигло своего апогея; настал тот миг, когда молодежь невольно восклицает: «Какой чудесный бал!»

— Ангел мой, — говорила г-жа де Лансак графине, — вы находитесь в том возрасте, когда я совершала множество ошибок. Я понимаю, какие муки терзают вас, и мне захотелось прийти вам на помощь. Сделать ложный шаг в двадцать два года — значит испортить себе все будущее, значит порвать платье, которое собираешься надеть. Дорогая моя, мы слишком поздно узнаем, как надо носить его, чтобы не помять. Продолжайте приобретать себе, дитя мое, умных врагов и искренних друзей, и вы увидите, как хорошо вам будет жить на свете.

— Ах, сударыня, женщине так трудно добиться счастья, не правда ли? — наивно воскликнула графиня.

— Милочка, в ваши годы надо научиться выбирать между удовольствиями и счастьем. Вы хотите выйти замуж за Марсиаля, а он не настолько глуп, чтобы быть хорошим мужем, и не так пылок, чтобы быть любовником. У него долги, дорогая моя, он промотает ваше состояние; однако все это было бы пустяки, если бы он дал вам счастье. Но разве вы не видите, как он истаскан? Он прожигает остатки здоровья. Через три года он будет конченым человеком. Он честолюбец и попытается, быть может, добиться положения, но удастся ли ему это? Не думаю. Кто он такой? Интриган, всегда умеющий воспользоваться обстоятельствами, ловкий пустомеля, но он слишком корыстолюбив, чтобы стать человеком уважаемым; далеко он не продвинется. Вглядитесь в него. Разве на его лице не читаешь, что сейчас он видит в вас не прелестную молодую женщину, а ваши два миллиона? Он не любит вас, дорогая моя, он расчетлив, и брак с вами для него — сделка. Если хотите выйти замуж, изберите человека более пожилого, почтенного и продвигающегося вперед. Вдове не следует выходить замуж легкомысленно, по любви. Мышь, и та не попадается дважды в одну и ту же мышеловку. Теперь брачный контракт должен быть для вас деловым; надо, чтобы, выходя замуж вторично, вы могли по крайней мере надеяться в один прекрасный день оказаться женою маршала.