Не люби красивого - Марина Серова

Однако, перед тем как приступить к операции «Транспортировка», я внимательно осмотрела одежду Алекса, и результат этого осмотра мне не понравился. Рубашка-поло «Lacoste», джинсы «Levi’s», туфли-лоферы «Zilli» — настоящий каталог модной брендовой одежды. Такой красавец в фирменной одежде для Трубного района слишком хорош. А надо, чтобы его внешний вид вызывал как можно меньше вопросов и не выбивался за рамки привычного и обыденного. «Рубашка и брюки еще сойдут — каких только лейблов сейчас не встретишь на товарах, которые продаются на базаре и в дешевых магазинах. А вот обувь хороша, видно, что не на коленке сделана. Прости, дорогой, но придется тебя разуть. Тебе уже все равно, а мне надо этот клубок распутать», — сказала я про себя и сняла с Алекса туфли. Потом взяла в шкафу старый плед и завернула в него тело.

Теперь оставалось самое сложное — вынести труп из квартиры. Я вышла на лоджию и посмотрела во двор — он был пуст. Неудивительно — час ночи. А вот свет в нескольких окнах еще горит. Придется подождать.

Ждать пришлось долго. Только около трех часов жильцы наконец угомонились, и дом погрузился в темноту. Я взяла пакет с туфлями и вышла на лестничную клетку, спустилась пешком на первый этаж и выключила свет. Затем подогнала «девятку» к подъезду и поставила ее под самый козырек багажником к двери так, чтобы с верхних этажей не было видно, что я гружу в машину. Поднявшись в квартиру, я взвалила труп Алекса на спину. И сразу почувствовала, насколько восемьдесят килограммов неживого веса отличаются от того же количества живого. Но отступать было некуда, а главное — некогда. Я стала осторожно спускаться по лестнице, вспоминая, как таскала на закорках Андрея во время тренировок. Анатолий Павлович, наш тренер, никаких поблажек мне не делал. Он был твердо убежден, что «боец» — слово мужского рода, и гонял меня наравне с другими — до седьмого пота. Как выяснилось, прав был тренер — ох как пригодилась мне сегодня его наука!

Мысленно благодаря Анатолия Павловича, я погрузила тело в багажник и, не включая фар, выехала из двора. Через полчаса я была на окраине Трубного завода, где, выгрузив труп из машины, усадила его на парковую скамейку. На обратном пути я подъехала к пустынному месту на берегу Волги, завернула в плед пакет с туфлями и увесистый камень, завязала плед в узел и бросила его в воду.

Когда я вернулась домой, часы показывали четверть пятого. В тусклом свете зарождавшегося утра все произошедшее казалось наваждением или плохим сном, который развеется с первыми лучами восходящего солнца. Но стоявшие на столе бутылка с вином и бокалы упрямо возвращали к реальности и побуждали к действию. Я села на диван, сняла кроссовки и вдруг почувствовала, как устала. На ум пришла старая еврейская поговорка, которую к месту и не к месту любил повторять Андрей: «В любой непонятной ситуации ложись спать». Моя ситуация была не просто непонятной, а непостижимо непонятной. «Поэтому я с полным правом могу лечь спать. Хотя бы на пару часов», — сказала я вслух и, не раздеваясь, в чем была, легла на диван. Уснула я, кажется, еще до того, как моя голова коснулась подушки.

Ровно через два часа я проснулась. Голова была свежей, тело отдохнувшим. «Теперь душ, кофе и к Ленке», — наметила я себе план на ближайшие два часа. Но сначала аккуратно закупорила бутылку с вином и положила ее в полиэтиленовый мешок, в отдельный пакет отправились и бокалы со стола. В то, что на них могли остаться чьи-то отпечатки пальцев, кроме отпечатков Алекса, я не верила — уж очень безукоризненным выглядело это преступление. Но, привыкшая ничего не упускать из виду и отрабатывать любую самую ничтожную улику, я тщательно упаковала вещдоки в надежде в самое ближайшее время отвезти их к знакомому эксперту.

Приняв душ и наспех выпив кофе, я позвонила Ленке. Оба телефона, и стационарный, и мобильный, по-прежнему не отвечали. Знак был тревожный. Подруга при всей своей взбалмошности никогда не отключала телефон и всегда брала трубку. Особенно сейчас, когда ее дети были у бабушки. Она панически боялась, что с детьми может что-нибудь случиться, поэтому в любое время дня и ночи оставалась на связи.

В голове у меня вдруг возникла картина, на которой среди смятых простыней на кровати лежала мертвая Ленка. «Стоп! — сказала я себе. — Без паники! Это только грипп передается воздушно-капельным путем. Если Алекс мертв, то это еще не значит, что и Ленки нет в живых. Просто у нее очередная бытовая катастрофа. Мобильный телефон упал в унитаз, а кабель стационарного перегрызли мыши». Все это я продолжала говорить себе, уже спускаясь по лестнице.

Был час пик, на улицах было полно машин, но, к счастью, в это время все они двигались из Трубного в центр. Через 20 минут я уже стояла перед Ленкиной дверью и жала на звонок. Никто не открывал. Картина со смятыми простынями и бездыханным телом вновь нарисовалась в моей голове, и я что есть силы начала барабанить в дверь кулаками. «Ленка, открой! Имей совесть! — кричала я. — Я сейчас выломаю дверь! Ты меня знаешь». Насчет того, чтобы выломать дверь, я, конечно, погорячилась. Дверь у Ленки стояла железная, крутой тарасовской фирмы, с двумя замками и задвижкой. Эту дверь ей поставили родители учеников, когда три года назад в ее квартиру залезли воры и вынесли все, вплоть до новых зимних сапог, на которые она полгода копила деньги.

Я повернулась спиной к двери и стала бить в нее ногами, не переставая взывать к Ленкиной совести. То, что подруги могло не быть дома, мне даже не приходило в голову. И, видимо, правильно. После десятиминутного концерта для двери ключ в замке повернулся и на пороге появилась зареванная хозяйка квартиры.

— Чего пришла? — зло спросила она.

— Ленка, с тобой все в порядке? — не обращая внимания на тон подруги, задала встречный вопрос я.

— Ты еще спрашиваешь!

— Да что случилось?!

— Это я у тебя должна спросить, что случилось.

Понимая, что так я от нее ничего не добьюсь, я затолкала подругу в квартиру и следом вошла сама. Там я усадила ее в кресло, пошла на кухню, вскипятила чайник и заварила крепкий чай. «Пей!» — сказала я Ленке, протягивая ей чашку. Ленка сделала первый глоток и разревелась. Ревела она долго и упоительно. Когда же слезы иссякли и подруга вновь обрела способность к членораздельной речи, я заставила ее рассказать, что же все-таки произошло вчера.

А произошло следующее. После того как я ушла, Алекс и Ленка какое-то время посидели за столом. Потом Алекс помог Ленке убрать посуду, и они по русскому обычаю устроились на кухне за чашкой чая. Мило беседовали, вспоминая подробности их знакомства. Алекс расспрашивал Ленку о ее детях, попросил показать их фотографии, и еще какое-то время они рассматривали семейный альбом. Постепенно разговор перешел на Ленкиных подруг, и Ленка с упоением стала рассказывать Алексу обо мне, потому что ближе подруги у нее не было. Ленкино упоение, видимо, передалось и Алексу, потому что он с неменьшим энтузиазмом стал задавать вопросы: давно ли мы дружим? Кто мои родители? Где я живу? Далеко ли это от Ленкиного дома? Замужем ли я? Есть ли у меня бойфренд? И т. д. и т. п. Ленка сначала охотно отвечала на вопросы Алекса, а потом ей показалось подозрительным, что он так подробно расспрашивает ее обо мне. Она в душе всегда считала, что я лучше ее во всех отношениях. Но никогда не завидовала, принимая превосходство подруги как данность. Всегда радовалась моим успехам и откровенно огорчалась, когда у меня что-то не получалось. Но интерес, который проявлял Алекс ко мне, почему-то задел Ленку, и она обиделась. Причем обиделась так непосредственно и по-детски, что Алекс рассмеялся, обнял ее и поцеловал. Обида растаяла, и вместе с ней растаяли последние здравые мысли в Ленкиной голове.