Юность - Карл Уве Кнаусгорд

Они вошли в гостиную и огляделись. Реми закивал.

— Тут в прошлом году Харрисон жил, — сказал он.

Я взглянул на него.

— Он до тебя учителем работал, — пояснил он, — мы сюда часто приходили. Он клевый был.

— Очень прикольный, — поддакнул Франк.

— Никогда не отказывал, — сказал Реми.

— Мы по нему дико скучаем, — добавил Франк, — можно сесть?

— Да, конечно! — сказал я, — хотите кофе? Я уже кофейник поставил.

— Кофе? Да, спасибо.

Они сняли куртки, положили их на подлокотник и уселись на диван. Туловища у них смахивали на бочки. Руки у Франка были такие же толстые, как мои ноги. Даже повернувшись к гостям спиной, я ощущал их присутствие, оно наполняло всю квартиру, отчего я чувствовал себя слабым и по-девичьи субтильным.

«Очень мило». «Хотите кофе».

Да что ж за херня, чашек-то у меня нет! Только та, что я с собой привез.

Я открыл шкафчик над плитой. Разумеется, пусто. А потом открыл дверцу снизу. Там, рядом со сливным шлангом, стоял стакан. Я ополоснул его, насыпал кофе в кофейник, легонько постучал им о плиту и вынес в гостиную. И огляделся, выискивая, на что бы его поставить.

Ладно, пускай будет «Райский сад».

— Ну чего? — спросил Реми, — чего скажешь, Карл Уве?

От фамильярности, с которой этот незнакомый человек назвал меня по имени, мне стало не по себе и щеки запылали.

— Да я не знаю… — ответил я.

— Мы сегодня на тусу собираемся, — сказал Франк, — в Грюллефьорд. Поедешь с нами?

— У нас в одной машине есть место свободное, и мы знаем, что в алкошоп ты сходить не успел, но у нас и на тебя выпивки хватит. Ну, чего скажешь?

— Даже не знаю, — проговорил я.

— Ну ты че, хочешь в пустой хате сидеть и по клавишам долбить?

— Да пускай сам решает! — вступился Франк.

— Да-да, ясное дело.

— Я поработать хотел, — сказал я.

— Поработать? Это чего делать-то? — спросил Реми, но тут заметил пишущую машинку. — Ты чего-то пишешь?

Щеки опять погорячели.

— Немного. — Я пожал плечами.

— Ого, да ты писатель! — воскликнул Реми, — ниче себе. — Он расхохотался. — Я за всю жизнь ни одной книжки не прочел. Даже когда в школу ходил. Вообще подальше от них держался. А ты? — он посмотрел на Франка.

— Я кучу прочел. Такие книжки, где про то, как коктейли делать.

Оба громко расхохотались.

— Это считается? — Реми посмотрел на меня. — Ты ж писатель. Такие книжки, где выпивку делать учат, — это литература?

Я растянул губы в улыбке.

— Книга — она и есть книга, — ответил я.

Они помолчали.

— Ты, слышал, из Кристиансанна? — спросил Франк.

Я кивнул.

— У тебя там телка есть?

Я чуть подумал.

— И да, и нет, — сказал я.

— И да, и нет? Это уже интересно! — обрадовался Реми.

— Прямо для тебя вариант, — Франк посмотрел на Реми.

— Для меня? Ну не. У меня они либо есть, либо нет.

Они снова умолкли и отхлебнули кофе.

— А дети у тебя есть? — поинтересовался Реми.

— Дети? — переспросил я. — Какие на хрен дети, мне всего восемнадцать!

Наконец-то реплика в тему.

— Вообще-то в жизни и такое бывает, — сказал Реми.

— А у вас что, дети есть? — спросил я.

— У Франка нету. А у меня есть. Сын. Девять лет. Со своей матерью живет.

— С ней у Реми было «либо есть», — встрял Франк.

Они засмеялись. А после оба посмотрели на меня.

— Ладно, чего мы его прямо в первый день достаем, — сказал Реми и поднялся. Следом за ним поднялся и Франк. Они взяли куртки и вышли в коридор.

— Ты про тусу подумай, — сказал Реми. — Мы у Хеге будем — на случай, если передумаешь.

— Да он же не знает, где Хеге живет, — сказал Франк.

— По верхней дороге поднимешься, а там четвертый дом слева. Сам увидишь. Рядом с домом машин будет много. — Он протянул руку — Давай, приходи. Спасибо за кофе!

Когда дверь за ними закрылась, я пошел в спальню и, улегшись на кровать, вытянул руки и ноги и прикрыл глаза.

К дому подъехала машина. И остановилась.

Я открыл глаза. Опять гости?

Нет. Где-то хлопнула дверь. Это мои соседи, кто бы они ни были, вернулись домой. Может, ездили в Финнснес за покупками.

Ох, как же меня тянуло позвонить и поговорить с кем-нибудь из знакомых!

Еще хотелось спать — уснуть, чтобы оказаться подальше от всего, но не получалось. Вместо этого я пошел в ванную, разделся и снова принял душ. Эдакий способ обмануть себя, заставить поверить, будто затевается что-то новое. Спать, конечно, лучше, но и душ неплохо. С мокрой головой и в липнущей к спине рубашке я сел и продолжил писать. Двое подростков бродили по лесу. Они боялись лис. Каждый сжимал в руке пистолет, стреляющий пистонами, чтобы, если лисы появятся, отпугнуть их. Внезапно они услышали выстрелы. Они бросились туда, откуда доносились выстрелы, и прибежали к мусорной свалке посреди леса. А возле лежали двое мужиков — они стреляли крыс. На этом месте внутри у меня словно струна натянулась, меня захлестнули радость и сила, я как будто печатал слишком медленно, буквы не поспевали за историей, и чувство это было чудесным — чистым и блестящим.

Стрелявшие в крыс мужики ушли, и подростки притащили два стула и стол, сидели и читали порножурналы, и один из мальчишек — тот, кого звали Габриэль, сунул член в бутылочное горлышко, и его вдруг что-то ужасно укололо, а когда он вытащил член, то увидел, что на головке сидит жук. Гордон смеялся так, что свалился со стула. Они забыли о времени, и когда Габриэль опомнился, было слишком поздно. Когда он вернулся домой, отец был в ярости, до крови разбил ему кулаком губы и запер в котельной. Там мальчик просидел всю ночь.

Когда я закончил, оставалось несколько минут до половины восьмого, а рядом с пишущей машинкой лежала стопка из семи листов. От ликования меня тянуло рассказать об этом. Кому угодно! Кому угодно!

Но я был совершенно один.

Я выключил машинку, сделал несколько бутербродов и ел их, стоя на кухне возле окна. Внизу по дороге, под начинающим сереть, но по-прежнему синеватым небом, кто-то быстро прошагал. Из туннеля одна за другой выехали две машины. Мне необходимо было выйти куда-нибудь. Дома сидеть больше не получалось.

И тут в дверь постучали.

Я открыл. За дверью стояла женщина лет тридцати в футболке и брюках. Черты лица мягкие, нос крупный, но не чрезмерно. Глаза карие. И добрые. Темно-русые волосы стянуты в хвост.