Одна маленькая ложь - К.-А. Такер

Стою, прикрываясь простыней, и умоляющими глазами смотрю на сестру. Я не знаю! Я не знаю, что мы делали!

– Да нет, ничего не было! – подает голос Риган.

Я с облегчением выдыхаю и тут же морщусь. Голова взрывается нестерпимой болью.

Не одна я испытываю облегчение. Лицо у Кейси светлеет, и она, уже другим тоном, добавляет, бросив выразительный взгляд на Эштона:

– Приятель, а как насчет того, чтобы зачехлиться?

Тот ухмыляется, разводя руки в стороны.

– А я думал, произведу на тебя впечатление!..

В ответ Кейси со значением улыбается.

– Скромнее надо быть. Дома меня ждут более весомые аргументы, – замечает она, сопровождая свои слова выразительным взглядом. И с невозмутимым видом кивает в сторону двери. В этом вся Кейси. За словом в карман не лезет и сохраняет спокойствие, даже если ей на глаза попадается чей-то пенис.

Эштон качает головой и ухмыляется.

– Не поспоришь. – Он поворачивается и снова пристально смотрит мне в глаза с тем же нечитаемым выражением, а потом опускает взгляд на простыню, в которую я вцепилась изо всех сил. – Похоже, это моя, – говорит парень и тут же выдергивает простыню у меня из рук, снова оставляя меня почти обнаженной. Я прикрываюсь руками, а он в четыре шага доходит до двери, распахивает ее и выходит в холл.

Выходит как раз в тот момент, когда мимо, волоча за собой чемоданы, идет какая-то студентка с мамой. Эштона ничуть не смущают их упавшие на пол челюсти, он неспешно прикрывает бедра простыней и, склонив голову, приветствует их:

– Доброе утро, дамы.

А потом громогласно, на весь этаж, заявляет:

– Извини, Ирландка! Свидание на одну ночь – не мой профиль.

Я стою у двери в одних трусах, прикрывая грудь руками, и молюсь о том, чтобы на меня с потолка сверзился рояль, положив конец худшему мгновению моей жизни.

И в тот же миг чувствую прилив тошноты. И понимаю, что сейчас случится. До туалета я точно не дотяну. В панике стискиваю зубы и оглядываю комнату в поисках хоть чего-нибудь. Ничего. Только золотисто-бежевый горшок с фикусом Риган. Подлетаю к нему как раз в тот момент, когда весь проглоченый мною за ночь джелло рвется наружу.

Я ошибалась. Вот оно, худшее мгновение моей жизни.

* * *

– Уж лучше бы ты приперлась в общежитие в той майке, – со стоном говорю я, положив ладонь на лоб. Отравив бедное растение изрядным количеством желудочной кислоты и токсинов, я заползла на свою койку, прихватив антипохмельную аптечку Риган – эдвил и немереный запас изотоников – да там и осталась, пребывая в полузабытьи и жалея себя несчастную. После нескольких часов сна с головой стало получше. После рвоты прошла тошнота. А вот чувство стыда не прошло.

Сестрица хохочет.

– Кейси, это не смешно! Ничего смешного не вижу! Ты же должна была обо мне позаботиться! – Я шевелюсь, и движение отзывается болью в спине. – А спина-то почему у меня болит?

– Может, повредила о кирпичную стену, когда Эштон тебя к ней пригвоздил? – с дьявольской усмешкой спрашивает Кейси.

– Ничего не помню! – кричу я, а щеки у меня горят. На самом деле все, что я помню, связано с Эштоном – как я его касаюсь, прислоняюсь к нему, целуюсь с ним. – Ну почему именно он?! – кричу я, пряча лицо в ладонях, чтобы скрыть краску стыда.

– Бедная крошка Ливи!.. Кто знал, что после нескольких порций джелло чудовище, спавшее в тебе, вырвется наружу?

Крошка Ливи… Я хмурюсь под наплывом воспоминаний из детства. Так называл меня отец, но почему эти слова напоминают мне прошлую ночь?

– Вот… Может, это поможет? – Кейси протягивает мне свой телефон.

Дрожащей рукой беру его и с мрачными предчувствиями начинаю смотреть фотографии.

– Кто эти люди? И почему я с ними обнимаюсь?

– Все они – твои лучшие друзья. И ты их любишь, – будничным тоном поясняет Кейси. – Во всяком случае, прошлой ночью ты сама так говорила.

– Не говорила! – возражаю я и прикусываю язык, поскольку на меня наплывают обрывки воспоминаний. Говорила. И не один раз. Господи, ну почему я не потеряла голос! Почему мне не отрезали язык! При мысли о языке опять вспоминаю Эштона и испускаю очередной стон. А ему я тоже сказала, что его люблю? Поэтому все так сложилось?

Снова просматриваю снимки, чтобы согнать со щек румянец стыда. Вот фотка парня в килте и с волынкой, в обнимку с Кейси. А вот еще одна, в полный рост, где Кейси показывает пальцем на его юбку, вопросительно приподняв брови.

– А что он делает в килте на вечеринке в тогах? – спрашиваю я и, увидев следующий снимок, ахаю. (Под юбкой ничего не надето.)

– Вот что значит «верность традициям», – комментирует Кейси.

Продолжаю листать фотки дальше, и все мои самые мрачные предчувствия сбываются. На большинстве снимков мы с Кейси обнимаемся. На некоторых вид у нас такой, словно мы хотим обольстить камеру высунутыми языками и безумными глазами. То и дело рядом с нами появляется Риган со своей фирменной улыбкой от уха до уха.

– Нет, только не это… – Удивительное дело, как фотография помогает включить память. Так случается и со мной при виде себя любимой на фоне вывески «Татушки». – Боже праведный! – В это утро я уже раз десять упоминала Господа всуе. – Нет, не может быть! – бормочу я, пролистывая снимки, в надежде, что память меня подвела. Увы! Так и есть! Вот я, сижу верхом на стуле, придерживая рукой волосы и верх тоги, а здоровенный парень в черных кожаных брюках, весь размалеванный татуировками, трудится над моей спиной. Я смотрю на снимок с разинутым ртом. Так вот почему у меня саднит спина. – Кейси, как ты могла допустить такое?! – шиплю я, впадая в истерику.

– Нет, этот номер у тебя не пройдет! – отвечает Кейси и выхватывает у меня из рук телефон. Быстро находит видео, нажимает «воспроизведение»

и снова сует мне под нос телефон. А вот и я, улыбаюсь, хотя глаза у меня не очень радостные. Громогласно заявляю в кадре: «Даю слово, что не буду перекладывать ответственность за все содеянное на мою сестру Кейси Клири, когда приду в себя».

Слышу возбужденный голос Кейси: «Даже несмотря на то, что я тебя предупреждала: утром тебе это вряд ли понравится, так? Не будешь меня обвинять?». У нее язык не заплетается, даже когда она здорово пьяная.

– Не буду! – Поднимаю руку кверху, и художник на миг прекращает работу, возвращает руку на место и велит мне сидеть неподвижно. Он продолжает работу, а я говорю: – Требую права на татуировку, потому что я, Оливия Клири, – тыкаю себе в грудь большим пальцем, как пещерный человек, и мастер снова прерывается и бросает на меня недовольный взгляд, – та еще оторва!

Телефон выпадает у меня из рук, и я тру глаза ладонью.

– Нет, ну как этот парень взялся делать мне татуировку? Он что, слепой? – Я тычу телефон в нос сестре. – Я же пьяная в хлам! Это же наверняка противозаконно!