Долгая смерть Лусианы Б. - Гильермо Мартинес

— Но почему? Если это был несчастный случай, почему ты чувствовала себя виноватой?

— Не знаю, но я чувствовала, а главное — он чувствовал то же самое. Во всяком случае, это единственное объяснение случившемуся, какое приходит мне в голову.

Она замолчала и закурила вторую сигарету — рука у нее по-прежнему дрожала.

— Итак, ты пошла на второе слушание, — сказал я.

Она кивнула.

— Как и в прошлый раз, мы пришли первыми, и нас попросили пройти в комнату для переговоров. Я думала, Клостер снова пришлет своего адвоката, но через несколько минут дверь открылась, и вошел он сам. Лицо его так изменилось, словно он тоже умер вместе с дочерью. К тому же он сильно похудел и, казалось, не спал уже несколько дней: красные глаза, ввалившиеся щеки… Он был невероятно бледен, будто из него выкачали всю кровь, но при этом решителен и энергичен, как человек, который должен выполнить определенную задачу и хочет сделать это побыстрее. Под мышкой он держал книгу, которую я сразу узнала: это была отцовская Библия. Он пересек комнату и подошел прямо ко мне. Мама дернулась на стуле, словно хотела встать на мою защиту, но думаю, он этого даже не заметил — он смотрел только на меня, и смотрел так жутко, что я до сих пор по ночам вижу его глаза. Несомненно, он считал меня виноватой. Молча он протянул мне Библию. Я тут же убрала ее в сумку, а он повернулся к судье и спросил, какую сумму сейчас составляет иск. Узнав цифру, он достал из кармана чековую книжку и собрался выписывать чек. Судья сказала, что он может подать встречный иск, но Клостер движением руки остановил ее, будто ничего больше не желал слышать. Он выписал три чека: один — мне на всю сумму, которую мы требовали, и два — с гонорарами судье и моему адвокату. Я подписала бумагу о полном удовлетворении иска, он взял полагающуюся ему копию и, ни на кого не глядя, вышел. Все продолжалось не более десяти минут. Судья была потрясена: в ее практике дело впервые закончилось таким образом.

— И что же случилось потом?

— Потом… я вернулась домой, вынула из сумки Библию и поставила на полку над письменным столом, рядом с учебниками. Отец давно ею не пользовался, вот я и дала ее Клостеру несколько месяцев назад и не вспоминала о ней. И тут мне пришло в голову, что книга, вернее, возвращение ее было лишь предлогом, чтобы подойти и так жутко посмотреть на меня. Я не могла избавиться от его взгляда, а по ночам мне снилось, будто дочка Клостера протягивает мне руку и говорит, как раньше, что ей скучно одной в комнате и хочется со мной поиграть. Я открыла счет в банке, но дни шли, а я все не решалась трогать деньги, которые внушали мне прямо-таки суеверный ужас. Одно время я собиралась отдать их какой-нибудь благотворительной организации, но тоже побоялась — мне казалось, если они будут лежать на месте, все в конце концов образуется, но стоит взять хоть немного, и расплата не заставит себя ждать. Постепенно мной овладела мысль, что Клостер замышляет против меня что-то страшное, поэтому и отдал всю сумму без возражений. Я даже поделилась своими опасениями с женихом, но поскольку не рассказывала ему, как Клостер хотел меня поцеловать, то сказала, что иск был связан с моей работой у него, что ему пришлось много заплатить и я боюсь, вдруг он начнет мстить. В то время Клостер опубликовал новый роман — не тот, который он мне диктовал, а тот, который закончил до меня и правил, находясь в Италии.

— «День мертвеца», я прекрасно помню, он вышел одновременно с моим, тем, который ты печатала. Тогда Клостер впервые добился настоящего успеха.

— Да, роман очень быстро возглавил список самых продаваемых книг, он мелькал во всех витринах, даже в супермаркетах продавался. Каждый раз, проходя мимо книжного магазина и видя его имя, я вздрагивала. Стараясь успокоить меня, жених сказал, что Клостер с лихвой возместил отданную мне сумму и думать обо мне забыл, но я кое-что заметила.

— Что?

— То, о чем мы уже говорили. Раньше Клостер терпеть не мог появляться на людях, а тут вдруг начал превращаться в настоящую знаменитость. Создавалось впечатление, будто он стремился одновременно находиться повсюду.

— Возможно, это связано с тем, что он остался один.

— Сначала я тоже думала, что всеобщее признание служит ему утешением, а постоянная занятость позволяет хотя бы на время забыть о смерти дочери, но это совсем на него не похоже. Тогда я заподозрила, что такое поведение является частью определенного плана. Как бы то ни было, я дала жениху убедить себя, что Клостер слишком занят книгой и ему некогда думать обо мне. В тот год Рамиро получил диплом преподавателя физкультуры и устроился спасателем на один из пляжей в Вилья-Хесель, но до начала сезона хотел съездить в Мексику. Он давно задумал это путешествие и предложил поехать с ним, чтобы отвлечься. Я согласилась и истратила на поездку часть полученных от Клостера денег. Мы проездили по всяким городкам и деревушкам на месяц дольше, чем собирались, и вернулись только в начале декабря, когда ему нужно было выходить на работу. Я осталась в Буэнос-Айресе сдавать экзамены, но мои родители с Валентиной и Бруно уже были в Хеселе, поэтому я, освободившись, тут же на ночном автобусе отправилась туда. Я хотела сделать Рамиро сюрприз и с автобусной станции пошла прямиком в его гостиницу, чтобы вместе позавтракать. Мы устроились в маленьком баре на пляже. В такую рань народу еще мало, я огляделась по сторонам и за одним из столиков увидела мужчину в плавках и сандалиях, который наверняка приехал несколько дней назад, так как успел здорово загореть. Узнав его, я чуть не закричала. Это был Клостер. Он пил кофе, читал газету и делал вид, что не замечает меня, хотя сидел в нескольких метрах от нас.

— Может, вы случайно оказались в одном месте? В то время многие писатели отдыхали в Хеселе, а дом, который он снимал, вполне мог находиться неподалеку от пляжа.

— Чтобы он среди всех прибрежных курортов выбрал именно Хесель, а среди всех гостиниц — ту, где жил мой жених? Нет, это невероятно. И вообще странно, что он приехал именно туда. Он ведь знал, что я провожу там каждое лето. Я украдкой показала его Рамиро, и он тоже счел это случайностью. Я спросила, встречал ли он Клостера раньше, и оказалось, уже неделю тот каждое утро сидит за одним и тем же столиком и читает газету, а потом идет купаться и заплывает очень далеко. Думаю, мой жених был удивлен, что это тот самый писатель, у которого я работала, возможно, в нем даже проснулась ревность, так как я мало о нем рассказывала, и Рамиро, наверное, представлял его этакой древней библиотечной крысой. Клостер же, с обнаженным торсом, был похож на атлета; к тому же он немного поправился и помолодел от солнца и морского воздуха. Пока мы его обсуждали, он вошел в море и поплыл, рассекая воду уверенными длинными гребками. Он миновал риф и стал быстро удаляться от берега; сначала еще можно было различить его руки, поочередно вздымавшиеся над водой, но когда он преодолел последнюю линию буйков, то превратился в точку, едва заметную среди волн. Вскоре я потеряла его из вида, и Рамиро протянул мне бинокль, который полагался ему как спасателю. Я отметила, что его движения по-прежнему размеренны, будто он плывет всего несколько минут, и спросила жениха, что произойдет, если так далеко от берега у него начнутся судороги. Скорее всего, признался он, спасатели не успеют. И что тогда? — настаивала я, не понимая, как можно разрешать заплывать так далеко. Правилами это не запрещено, сердито ответил Рамиро, он ведь уже взрослый и отвечает за свои поступки. Я снова стала смотреть в бинокль и заявила, что это невероятно, но он до сих пор плывет в том же ритме. Правда, я тут же прикусила язык, но Рамиро, по-видимому, задели мои слова, и он сухо заметил, что по приезде каждое утро совершал такие же заплывы в качестве подготовки к будущей работе. Мы молча сидели, пока Клостер снова не появился в поле зрения. Теперь он плыл на спине и перевернулся в самый последний момент, чуть не налетев на риф, после чего откинул голову назад, чтобы вода пригладила спутанные волосы, и широкими шагами вышел на берег. Усталым он не выглядел. По-прежнему не замечая нас, он прошел почти рядом, забрал со столика свои вещи, оставил купюру и несколько монет и ушел. Я спросила жениха, приходит ли Клостер днем, и он ответил, что нет. Вечером в центре его тоже не видно. Потом мы поспорили. Я умоляла, чтобы он больше не завтракал здесь и перебрался в соседнюю гостиницу. Он с раздражением спросил зачем, но я не могла признаться, о чем думаю. По правде говоря, я и сама не очень-то понимала, что меня пугает. Поэтому сказала, что хочу всегда завтракать с ним, но присутствие Клостера мне неприятно, а он ответил, что не понимает, почему это он должен сниматься с места, пусть Клостер и переезжает в другую гостиницу. Он разозлился, и мне показалось, не только моя дурацкая просьба была тому причиной.