Батарея - Богдан Сушинский

– И что, хотя бы один из диверсантов сумел приблизиться к расположению батареи?

– Я вам так доложу, товарищ капитан: у нашей пока не замечено. Но одного «рыбака» взяли неподалеку от 29-й батареи капитана Ковалевского, считайте, почти у штаба дивизиона, а другой был смертельно ранен в перестрелке неподалеку от стрелковой части, расквартированной в Чабанке. Вроде бы узел связи армейский хотел взорвать, для чего и взрывчатка в степи была припрятана. А на окраинах города еще и постреливают, в основном в офицеров. Судя по всему, страх на нас нагоняют. Однако все это «маневры», лучше расскажите, как там, на войне. На той, настоящей…

– Отставить расспросы. Докладывайте, мичман, что сейчас на батарее происходит, чтобы время потом не тратить.

Юраш подождал, когда в очередной раз угомонится со своей проверкой патруль, и посоветовал молчаливому «рулевому», как держать курс, чтобы на пути попадалось как можно меньше уличных баррикад и патрулей. Саму же суть событий принялся излагать с деятельности «временно назначенного комбата Лиханова», по поводу которого так прямо и заявил, что старший лейтенант – «человек революционно взрывной, а потому нервный и до неестественности правильный». И что он, старшина батареи, так прямо в лицо ему об этом и сказал.

– Точно, так и сказал, – подтвердил «рулевой».

– И как же Лиханов отреагировал? – улыбаясь, поинтересовался Гродов.

– Философски задумался, – уверенно ответил Юраш.

– Точно, задумался, – вновь охотно подтвердил ординарец. – Четвертые сутки молчит, все пытается понять, что такого заумного старшина хотел изречь ему словесами своими.

– Молчал бы ты, опиум народный! – проворчал мичман. – Тут, товарищ капитан, какая принципиация получается? Матом их кроешь – обижаются; пытаешься с ними как-то по-интеллигентному – тоже не понимают.

– Выходит, что «принципиация» у тебя неправильная, старшина, – заключил Гродов. – Просто матом крыть надо… интеллигентно.

– А что? Это подход… Вот только «интеллигентного мата» пока что никто не изобрел – такая вот принципиация получается.

Ординарец вновь рассмеялся, однако Гродов не только не поддержал его, но и, сурово отсекая иронию, поинтересовался:

– Оборону самой батареи командование базы усилило? Что там с орудиями прикрытия?

– Да вроде бы пытается усилить! Во всяком случае, батарея «сорокапяток» у нас теперь уже семиорудийная; плюс подбросили шесть минометных стволов и две счетверенные зенитно-пулеметные установки.

– Вдобавок к тем двум зенитным орудиям и двум «счетверенкам», которые уже были, – задумчиво уточнил комбат.

– Нам бы еще роту морских пехотинцев подбросили – и можно воевать.

– Но даже сейчас это уже не батарея, а небольшой укрепрайон, – признал Гродов. – Теперь важно превратить эти разрозненные подразделения в один коллектив, с единым командованием и единым пониманием цели. С подобной раздробленностью я столкнулся еще там, на «румынском плацдарме». Уверен: война научит нас ценить и единоначалие, и каждый ствол, пусть даже винтовочный.

Теперь они двигались по Пересыпи, и по левую руку, в просвете между домами, то и дело возникали камышовые плавни Хаджибейского лимана, будившие у Гродова воспоминания о плавнях мыса Сату-Ноу и Пардины; а по правую – строения зерновой и нефтяной гаваней. Дополняли эту картину корпуса небольших военных судов, ждущих своей очереди у ремонтных стапелей, а также на рейде, у входа в порт. Причем само присутствие их возрождало у бывшего коменданта плацдарма видения дунайских заводей, в которых выжидали своего часа мониторы и бронекатера речной флотилии и которые в любой ситуации оставались последней надеждой десантников.

Некую новизну привносила разве что белая башня Воронцовского маяка, к которой с двух сторон подступали мощные, из огромных блоков выстроенные «волнорезы», защищавшие гавань от штормовых волн.

За Пересыпью дорога стала петлять между степными пригорками, с которых открывался вид на дальний рейд, на котором теперь почти не видно было торговых или пассажирских судов, только два эсминца, словно стражи в серых доспехах, стояли по обе стороны залива, охраняя его от всякого, кто «посмеет посягнуть»…

Засмотревшись на море, Гродов не сразу обратил внимание на натужный дребезжащий звук, долетавший из глубины приморской степи, и лишь со временем сумел различить в поднебесье звено тяжелых бомбардировщиков, идущих на город уже как бы с тыла, со стороны Николаева, откуда их появления ожидали меньше всего. А за ним – еще и еще одно звено, причем все они шли под прикрытием истребителей. И, наконец, в арьергарде этой армады развернутым строем двигались шестеро немецких штурмовиков, таких знакомых комбату по боям на плацдарме.

На подлете к городу вся эта воздушная эскадра разделилась на два потока, один из которых пошел в сторону порта, другой – на промышленные пригороды: Пересыпь, Слободку, Молдаванку… В районе порта тут же подала голос зенитная батарея, послышались выстрелы и где-то в глубине Слободки. Но, остановив мотоцикл на загородной возвышенности и осмотревшись, комбат сразу же обратил внимание на то, как слабо защищен город от авиации противника, и на то, что в небе пока что не появился ни один советский истребитель.

Он перевел взгляд в ту сторону, где располагалась его батарея. Нет, похоже, эта часть предместья пилотов пока не интересовала. Приказывая «рулевому» гнать мотоцикл дальше, капитан был уверен, что доберется до командного пункта батареи без приключений. Но через несколько минут, на выходе из пике, немецкий пилот заметил мотоцикл, идущий вслед за появившимся из-за поворота грузовиком.

Решив, что дорожные цели более беззащитные, нежели те, что находятся в порту, и что в коляске мотоцикла наверняка сидит офицер, он опять снизился и пошел в атаку. Но еще до этого Дмитрий успел крикнуть своему ординарцу: «Лево руля! В кювет!» и, вырвав из рук мичмана карабин, успел выстрелить в надвигавшийся на них фюзеляж вражеского самолета. Он был уверен, что попал, тем не менее грузовик, находившийся метрах в ста от них, мгновенно вспыхнул и, уже неуправляемый, стукнулся о придорожное дерево, а пилот, прострочив щебеночную дорогу буквально в полуметре от мотоцикла, увел самолет в сторону лимана.

Пробнев хотел броситься к пылающему грузовику, но Гродов вовремя успел схватить его за плечо и заставил вернуться, чтобы залечь вместе с ним в кювете. Мичман благоразумно последовал их примеру. А еще через минуту раздался такой мощный взрыв, что куски кузова и металла буквально усеяли все пространство вокруг них.

– Что ж он такое, бедолага, вез, что так аховски рвануло? – отряхивал себя от пыли и комков земли Юраш, усевшись рядом с мотоциклом.

– Судя по всему, бочки с горючим, – ответил капитан, – а немец, сволочь, видать, прошил его из своего крупнокалиберного зажигательными…

Они вместе взглянули на мотоцикл, рядом с которым лежал мичман, и увидели, что передок коляски насквозь прошит куском какого-то железа.

– Видно, комбат, – крестясь, проговорил Юраш, – ты не только сам прибыл, но и войну с собой на прицепе привез.