Молчаливые воды - Джек Дю Брюль

– Прежде чем ответить, я бы хотел взглянуть на топографические карты. Конечно, первым делом я подумал о вертолете, но из-за активности аргов вдоль границы это может оказаться неосуществимым. Думаю, за день-два что-нибудь придумаю, а к концу недели мы будем готовы к исполнению.

– Да, еще одно, – сказал Оверхольт так мягко, что Кабрильо сразу напрягся. – На то, чтобы вернуть источник энергии, у вас семьдесят два часа.

Хуан не поверил собственным ушам.

– Три дня? Это невозможно!

– Через семьдесят два часа президент хочет покончить с этим. Он готов, не упоминая о плутонии, обратиться к Аргентине с просьбой помочь вернуть, цитирую, «ценное научное оборудование».

– А если они откажут и станут искать сами?

– В лучшем случае мы будем выглядеть в глазах всего мира недоумками, в худшем – проявившими преступную неосторожность. Не говоря уже о том, что дадим генералиссимусу Корасону возможность поиграть с пятью граммами плутония.

– Лэнг, дайте мне шесть часов. Я сообщу, хотим ли мы… дьявольщина, сможем ли мы поддержать вашу игру.

– Спасибо, Хуан.

После трехчасового стратегического совещания с главами отделов Кабрильо позвонил Оверхольту, а еще двенадцать часов спустя он и вся его группа стояли на берегу парагвайской реки, готовясь перейти ее и отправиться бог знает куда.

Исследовательская станция «Уилсон/Джордж»

Антарктический полуостров

Основной состав зимней экспедиции на станцию чуял приход весны. Температура редко поднималась выше минус двадцати градусов, постоянно дули ледяные ветры. Но на календаре в комнате отдыха росло число крестиков, которыми вычеркивали прошедшие дни, и после долгой зимы – люди с прошлого марта не видели солнца – это очень ободряло.

На самом пустынном материке планеты лишь несколько станций действуют круглый год, да и те обычно гораздо больше, чем «Уилсон/Джордж», они принадлежат коалициям американских университетов и получают гранты от Национального научного фонда. Даже летом, а здесь оно начинается в сентябре, в нескольких гофрированных домах на вбитых в лед сваях не бывает больше сорока человек.

В исследования глобального потепления непрерывным потоком хлынули деньги, поэтому решено было сделать зимовку круглогодичной. Это была первая попытка – и по всем статьям успешная. Здания выдержали самые сильные холода, а люди в основном чувствовали себя нормально. Один из них, Билл Харрис, астронавт НАСА, изучал влияние изоляции на человека – для будущего полета на Марс.

«Уи-Джи», как называл экипаж станции свое жилище, словно сошла со страниц фантастического комикса. Она стояла на берегу глубокого залива моря Беллинсгаузена, посреди полуострова, который, точно замерзший палец, тянулся к Южной Америке. Когда светит солнце, с холмов, у подножия которых стояла станция, в бинокль можно увидеть южный океан.

Центральное помещение, служившее комнатой отдыха и кают-компанией, окружали пять модулей, соединенных крытыми переходами, сконструированными так, чтобы раскачиваться от ветра. В особенно скверные дни кое-кому приходилось передвигаться на четвереньках. В модулях располагались лаборатории, склады и небольшие спальни, где летом спали по четверо. Все здания были выкрашены красной краской. С непрозрачными куполами и множеством стен сооружение в целом напоминало скопление расположенных в шахматном порядке бункеров.

Неподалеку – туда вела тщательно огороженная веревками тропа – располагалось сооружение из гофрированного металла, служившее гаражом для снегомобилей и снегоходов. Зимой погода, почти все время плохая, не позволяла пользоваться этими арктическими машинами. В сооружение подавалось отработанное тепло из главного здания, чтобы температура не упала ниже минус десяти и холод не повредил механизмы.

Основным метеорологическим оборудованием можно было управлять на расстоянии, так что в бессолнечные дни особой работы у людей не было. Билл Харрис занимался своим исследованием для НАСА, несколько человек использовали это время, чтобы закончить докторские диссертации, один писал роман.

Только Энди Гэнглу как будто нечем было заняться. В первое время по прибытии на станцию двадцативосьмилетний постдок из Университета штата Пенсильвания активно следил за запуском метеорологических воздушных шаров и вообще очень серьезно относился к изучению погоды. Но вскоре утратил всякий интерес к местной температуре. Он по-прежнему выполнял свои обязанности, но большую часть времени проводил в гараже или, когда позволяла погода, в одиночку отправлялся собирать «образцы», хотя никто не знал, что именно.

Из-за строгого кодекса невмешательства в личные дела, которого необходимо придерживаться в замкнутых изолированных группах, чтобы никто никому не досаждал, его не трогали. В тех нескольких случаях, когда обсуждали его поведение, не сочли, что у него развивается то, что психиатры называют «синдромом изоляции», а в команде – «пучеглазием». Самые его тяжелые формы связаны с галлюцинациями, представляющими собой симптом психического расстройства. Несколько сезонов назад датский исследователь лишился пальцев ног и кое-чего еще, потому что бегал голым вокруг своей базы на подветренной стороне полуострова. Говорили, что он все еще в Копенгагене в психиатрической клинике.

Нет, все решили, что у Энди нет «пучеглазия». Он просто мрачный одиночка, от которого остальным лучше держаться подальше.

– Доброе утро, – произнес Энди Гэнгл, входя в помещение для отдыха. Комнату заполнял запах жареного бекона из кухни-кафетерия.

Свет флуоресцентных ламп делал особенно заметной бледность Энди. Как и большинство мужчин на станции, он давно перестал бриться, и его темная борода резко выделялась на бледной коже.

Две женщины за пластиковым столом оторвались от завтрака, чтобы поздороваться, потом вернулись к еде. Грег Ламонт, номинальный глава станции, поздоровался с Энди, назвав его по имени.

– Метеорологи сказали, что это последний день ваших вылазок, если вы собирались еще выходить.

– Почему? – настороженно спросил Гэнгл. Он не любил, когда ему диктовали, чем он должен заниматься.

– Надвигается фронт, – ответил седовласый бывший хиппи, ставший ученым. – Тяжелый. Обложит половину Антарктиды.

Безгубый рот Гэнгла дернулся в искренней тревоге.

– Это не задержит наш отъезд?

– Судить слишком рано, но не исключено.

Энди кивнул – не в знак понимания, а с отсутствующим видом, как будто приводя в порядок мысли. Он пошел к кухне.

– Как спалось? – спросила Джина Александер. Эта женщина сорока с чем-то лет после развода отправилась из штата Мэн в Антарктиду, чтобы, как она выразилась, «быть подальше от этой крысы и его новой маленькой мисс Совершенное Тело». Она не исследователь, но ее наняли для того, чтобы на «Уи-Джи» все шло нормально.

– Как и накануне, – ответил Энди, наполняя чашку из электрического стального кофейника.