Падение в бездну - Валерио Эванджелисти

Мишель предпочел воздержаться от комментариев. Было видно, что де Морель разделяет взгляды Екатерины Медичи и герцогов Гизов, яростных противников Реформации. Сам же он хоть и был католиком, но к его вере примешивались черты того древнего христианства, где бок о бок с Богом Создателем существовали божества рангом ниже, а земля и небеса кишели демонами, когда добрыми, а когда и злыми. Он и сам имел с ними прямой контакт, и Ульрих из Майнца давно учил его, что только благодаря этой концепции космос перестает быть непостижимым. В конце концов, и ортодоксальный католицизм разделял Бога на три ипостаси, чтобы объяснить его вмешательство в людские дела.

Он с легкой тревогой следил за сбирами, не рискуя ни взглянуть на них прямо, ни заговорить. Де Морель тоже приумолк. Мишель собрал с блюда последние равиоли. Чтобы придать себе важный вид, он поднял голову и стал разглядывать жирного паука, который между стеной и потолочной балкой растянул идеально восьмиугольную паутину. Прошло еще несколько минут. Имен в книге регистрации не должно было быть много, но может быть, сбиры с трудом разбирали почерк.

Внезапно Мишель почувствовал, как де Морель напрягся. Один из людей в серых плащах направился к их столу, и спустя мгновение ему на плечо легла рука.

— Это вы записались как Нотрдам? — невыразительным голосом спросил жандарм.

— Да, — ответил Мишель, и сердце у него забилось где-то в горле.

— Не угодно ли последовать за нами: наместник вас разыскивает. Он хочет с вами поговорить.

Де Морель с шумом вскочил.

— Я оруженосец и маршал при дворе королевы, — прошипел он, сверкая глазами. — тот господин — мой друг, он только что приехал. Дайте ему отдохнуть. Завтра я сам провожу его к наместнику.

Жандарм склонился в полупоклоне, насмешливо улыбаясь.

— Вы же видите, мессер, что мы не арестовываем этого человека. Его вызывают для беседы и потом проводят обратно.

Мишель поднялся, и ноги снова разболелись. Он сказал уверенно, правда слегка осипшим голосом:

— Не беспокойтесь, господин де Морель, я вернусь быстро. Прошу вас только проследить, чтобы мне приготовили комнату.

Юноша дрожал от негодования.

— Я тотчас же пойду к королеве, добьюсь, чтобы меня приняли, и доложу о произведенном вами аресте.

— Нет, мессер.

Это сказал один из жандармов, стоявших у стойки, коренастый крепыш с хмурым и властным лицом.

— По приказу Шатле наш визит сюда должен остаться в тайне. Нарушивший приказ пойдет под арест.

Он немного смягчил тон:

— Успокойтесь, господин оруженосец. Доктор Нотрдам будет доставлен сюда со всеми почестями.

Мишель в замешательстве кивнул и сделал рукой знак де Морелю.

— Слышите, друг мой? Не волнуйтесь обо мне, скоро увидимся. Благодарю вас.

Слегка прихрамывая, он прошел мимо застывших перед камином хозяина и служанки. Трое жандармов окружили его и направились к выходу. Они уже были на пороге, как вдруг раздался резкий крик. Все разом обернулись.

Паук с потолка упал прямо на служанку и запутался у нее в волосах. Закричав, она стряхнула его в камин, на горячие угли. Но он в тот же миг выбрался и побежал по стене. Удивительное дело: лапки его горели, как восемь соломинок. Еще через мгновение паук сорвался со стены и упал на пол. Смерть превратила его в темный обугленный комочек, от которого еще поднимался еле заметный огонек. Вскоре и он погас.

У всех волосы зашевелились от ужаса. Трактирщик перекрестился, Франсуаза расплакалась. Первым опомнился шеф жандармов.

— Выходите, выходите! — просипел он и подтолкнул Мишеля к выходу.

Его люди, сильно побледнев, поспешили за ним.

У входа в гостиницу стояла черная карета с задернутыми занавесками. Мишель с трудом поднялся: боль в ногах была так сильна, что он боялся потерять сознание. Один жандарм уселся рядом с ним, остальные двое — напротив.

— Я должен завязать вам глаза, — сказал крепыш, прежде чем закрыть дверцу, и достал из кармана черный платок.

Мишель подчинился, и карета покатила. Он стал пленником, и в темноте, застилавшей глаза, вереницы мыслей и чувств побежали в мозгу, наскакивая друг на друга. Страх не был главным из них. Стоило ему подумать о Жюмель, как страх отступил: ведь он боялся только за нее, а не за себя. Пожалуй, из всех чувств преобладало смятение, и перед глазами настойчиво маячил пылающий паук.

Мишель попытался навести порядок в этом хаосе и поразмыслить о значении видения. Восемь лапок было у паука. Восемь углов у паутины. Небес было тоже восемь. И восемь эпох мироздания, из которых последняя обернулась катастрофой… Сильнейшая боль в суставах отняла у него всякую способность мыслить, и до глубин этих символов он не добрался. Он откинулся на спинку сиденья, и разум его вернулся в животное состояние.

Карету затрясло на ухабах, и Мишель понял, что его везут совсем не в направлении Шатле.

— Куда мы едем? — спросил он. И добавил, почувствовав, что догадка превращается в уверенность: — В Сен-Жермен-ан-Лейе, ведь так?

— Вас это не касается. Молчите, — резко бросил крепыш.

Под колесами кареты была уже не булыжная мостовая, а неровная и каменистая проселочная дорога. Потом начался щебень и наконец мягкая садовая дорожка.

Мишеля вывели из экипажа, и в ноздри ему сразу ударил запах свежескошенной травы. Вокруг него кто-то шептался, и слышались звуки быстрых шагов. Наконец, после долгого пути по каменистой дорожке, который болезненно отдавался в ногах, он услышал скрип двери, и его ввели внутрь какого-то помещения.

Свежий и влажный воздух сменился теплым и душным, и в нем витал запах воска. Люди в сером повели его подлинным коридорам, крепко держа с обеих сторон за локти. Потом они ослабили хватку, и чья-то нервная рука сняла повязку с его глаз.

Сначала он зажмурился от яркого света, потом заморгал глазами. В глубине комнаты, на фоне голубых с золотом стен, он различил очень некрасивое женское лицо, асимметричное, со скошенным подбородком. Но тело женщины в элегантном черном платье было великолепно и гармонично: высокая грудь, плавные, широкие бедра без намека на полноту.

В волнении Мишель опустился на одно колено, не замечая боли.

— Моя королева… — прошептал он.

Екатерина Медичи подошла к нему и тронула за плечи.

— Встаньте, друг мой, — тихо сказала она. — Вы не представляете, насколько нам нужны.

Падре Михаэлис не был ханжески враждебно настроен к светской жизни, но банкет в огромном зале замка Сен-Жермен-ан-Лейе его шокировал. Для французских подданных настали тяжелые времена. Генрих II и герцог Гиз назначали все новые и новые поборы на войну в Италии и защиту южных границ, и даже клир был обязан платить в королевскую казну определенную квоту со своих доходов. Только знать, чьи отпрыски отправлялись на войну, пока была освобождена от военных налогов.