Служу по России - Савва Васильевич Ямщиков

и глазу русского, да и не только русского человека видов. Не посоветовались современные застройщики со специалистами и не учли вот эту их рекомендацию: утрата исторически сложившейся рядовой жилой застройки влечёт за собой гибель ведущих памятников и безвозвратную потерю неповторимого в мировом градостроительстве архитектурного ансамбля старой Вологды.

От многих вологжан слышал я давно уже скорбные слова о непоправимой беде – гибели кружевных сокровищ деревянной Вологды. Вот что сказал об этом разрушении Василий Белов: «Вологда – ровесница нашей Москвы. Она имела когда-то свой неповторимый облик. Почему я говорю – имела? Да потому, что город во многом утратил и продолжает утрачивать своеобразие…»

Как грустно было смотреть в тот приезд на загаженные берега тихой речки Вологды, на разрушающиеся редкие по красоте дворянские и купеческие особняки, а рядом с ними – уродливые постройки в стиле дворцов «новых русских». Сердце сжималось при виде этого надругательства над незамутнённой когда-то чистотой и обаянием любимого города, вдохновившего Николая Рубцова на неповторимые строки о вологодских пейзажах, покорявших свежий ум одарённейшего поэта.

Новгород всегда Великий

Моя профессиональная реставрационная жизнь начиналась в Новгороде. В 1959 году город готовился к 1100-летию, и наш Российский реставрационный центр взял, как тогда принято было говорить, ударные обязательства. И всё лето бригады по 10 человек по месяцу, сменяя одна другую, трудились, восстанавливая иконостас Софийского собора. Есть такая легенда, что в XI веке при строительстве и росписи соборного храма изображение Пантократора в куполе чудесным образом изменялось. Десница Спаса Вседержителя сжималась в кулак. Два раза художники переписывали фреску, но на третий день ими был услышан глас: «Пишите меня с десницею сжатою. В ней я держу Новгород. Когда она будет разжата, город погибнет». И действительно, это пророчество осуществилось в войну – купол был разрушен немецкой бомбой, и когда наши войска освободили Новгород, то увидели только четыре неразрушенных дома… Но после войны Новгород восстал из руин и землянок. Когда я приехал туда в 1959 году, то увидел Новгород, о котором так много читал и в летописях, и в книгах наших историков, – для меня это было открытие. Ведь Новгород – это символ тысячелетней России. Знаменитый памятник Тысячелетию России немцы демонтировали, собирались вывезти из Новгорода. Это им не удалось сделать. А вот Магдебургские или, как их ещё называют, Сигтунские врата, которые в своё время как трофеи были привезены в Новгород в XII веке, – они так и стоят в Софийском соборе. В этом есть особый смысл.

Задачей нашей реставрационной бригады не была окончательная реставрация. Нужно было привести огромный иконостас собора в порядок. Местный ряд, Деисусный чин и праздники – всё нуждалось в реставрации. Это был фантастический объём работ. Много было всяких реставрационных задач и событий в моей жизни, но ту работу я не забуду. Работали порой ночами. Жили прямо в кремле, в Грановитой палате, где стояли раскладушки, лежали матрасы на полу. Атмосфера была такая, как будто мы все братья… Никаких конфликтов, скандалов: только работа, работа, работа. Радость по поводу первой отреставрированной иконы. Помню, как хотелось быстро всё сделать. Но учитель наш, опытный реставратор Виктор Васильевич Филатов, говорил: «Ребята, всё будет нормально, но только не спешите…» Заделывались те места на иконах, где были огромные дырки от осколков снарядов, где-то и доски были выбиты. Мы и доски вставляли, и тут же накладывали грунт… Это не была окончательная реставрация. Но хотелось, чтобы в дни 1100-летия города люди увидели восстановленный иконостас.

Великий Новгород. Памятник Тысячелетию России

Как символ того, что случилось с Новгородом, мы сохранили кусок снаряда в иконе – прямо в сердце юного Дмитрия-воина попал осколок…

Новгород я полюбил. Полюбил всей душой, всем сердцем и не представлял себе, чтобы какой-то год я там не побывал.

Сейчас вспоминаю реставратора Александра Петровича Грекова – человека удивительной судьбы. Эмигрант первого поколения, он совсем юным покинул Россию – и вся молодость прошла во Франции. Потом война, немецкие лагеря. Там, в лагере, он встречает русскую женщину. А в 1951 году возвращается в Россию, к счастью, попадает в Ярославль. И начинает работать там в реставрационных мастерских, занимается изготовлением изразцов ярославских храмов, реставрирует иконы. Вскоре приезжает на стажировку в Москву – к нам, во Всероссийский реставрационный центр. Для него было событием то, что он попал в Центральные реставрационные мастерские, а для меня – то, что я впервые увидел живого эмигранта. Человека высокой культуры, который читает Ходасевича, с кем был знаком лично, рассказывающего о Бунине, на вечерах которого он бывал. Так зародилась между нами дружба. Я его каждый вечер водил к себе, в барак на Павелецкой набережной, ужинать. Мама моя его тоже полюбила. Александр Петрович очень быстро получил квалификацию, звание художника-реставратора первой категории. А потом жизнь у него так сложилась, что он переехал в Новгород, где продолжил заниматься реставрацией. Храм Спаса на Ковалёве стоял в руинах. Фрески XIV века до войны, в описании которых принимали участие мой учитель Сычёв со своими друзьями Окуневым, Мацулевичем и Мясоедовым, были разрушены. Но эти кусочки можно было собрать. Тогда был явлен один из великих реставрационных подвигов. Ведь сначала в храме работали минёры, там остались неразорвавшиеся снаряды.

Я помню, как после первых двух лет работы Греков приехал в Москву и говорит: «Савелий Васильевич, посмотрите, вот собраны первые фигуры, буквально как мозаика, из фрагментов. Вот юный воин, вот святитель».

Бригады к нему стали ездить. Студенты из Москвы на практику из архитектурных, художественных институтов приезжали. Всё больше фрагментов удавалось восстановить. Огромные полутораметровые фигуры стали собираться из праха, из осколков. Это как фантастическое кино, на глазах это всё восстанавливалось.

Позже в ЮНЕСКО была сделана выставка «Спасенные фрески». Издали великолепный каталог, и выставка поехала в Париж. Это была и для Парижа сенсация. Выставку показали в Москве, в Петербурге. И когда я болел, Александр Петрович, сам уже старый, мне присылал письма, написанные таким типично русским дворянским почерком…

Очень хочется, чтобы в Новгороде был музей фрески. Основные фрески новгородские – они сейчас на месте, в церквах, но в этом музее можно показать историю спасения фресок.

Вторая тема, связанная с Новгородом для меня, – это археология. Это не моя основная профессия, но здесь мы имеем дело с целой вселенной. За годы работы в Новгороде я очень подружился с академиком Валентином Лаврентьевичем Яниным. Это человек, который шестой десяток лет занимается археологией, он второй после Артемия