Русский Дьявол - Анатолий Абрашкин

В одном из писем брату Достоевский, упоминая о «Двойнике», признается: «Тебе он понравится больше «Мертвых душ». Известно, что Федор Михайлович оценивал поэму Гоголя очень высоко. В «Дневнике писателя» за 1876 год он пишет, что «Мертвые души» и «Женитьба» — «самые глубочайшие произведения, самые богатые внутренним содержанием, именно по выводимым в них художественным типам. Эти изображения, так сказать, почти давят ум глубочайшими непосильными вопросами, вызывают в русском уме самые беспокойные мысли, с которыми, чувствуется это, справиться можно далеко не сейчас; мало того, еще справишься ли когда-нибудь?». И вот один из этих шедевров, «глубочайших произведений» писатель сравнивал со своей повестью и даже находил, что она может более прийтись по душе читателю. Это высказывание указывает на существование какой-то внутренней связи «Двойника» и «Мертвых душ», каких-то невидимых на первый взгляд параллелей.

На родство тематики и сюжетов Гоголя и Достоевского указывалось неоднократно. Так, Андрей Белый писал:

«Словесная ткань Гоголя расплетаема на элементы (ходы): сюжетные, жестовые, словесные. Во второй фазе (творчества, т. е. в период написания петербургских повестей. — А. А.) всюду у Гоголя появляется, с одной стороны, безродный, бездетный, безбытный чудак, вброшенный в марево петербургских туманов и развивающий в уединении дичь: мономан Башмачкин, юный Чартков, сумасшедший Поприщин, опиоман Пискарев; с другой стороны, юркает безлично-серый проныра и плутовый пошляк (Ковалев, Пирогов (герой «Невского проспекта». — АЛ.)); среди этой компании бродят отчетливо демонические фигуры: неумолимый доктор, украшенный смолистыми бакенбардами и дающий «большим пальцем щелчка» («Нос»), и подозрительный ростовщик.

Эту тему подхватывает молодой Достоевский, которого «Двойник» напоминает лоскутное одеяло, сшитое из сюжетных, жестовых и слоговых ходов Гоголя: те ж бакенбарды, ливреи, лакеи, кареты в дующем с четырех сторон сквозняке; «не оставливающий на себе ничьего внимания» чудак Голядкин подобен незначительному, «как муха», Башмачкину, тот — довольно плешив, этот — «довольно оплешивевшая фигура»; тот — подмигивает, подхихикивает, потирает руками; этот «улыбался и потирал руки»; «судорожно потер руки и залился тихим, неслышимым смехом»; «трусил мелким частым шажком». Башмачкин, выживи и рехнись, как Поприщин, влюбленный в дочь «его превосходительства», стал бы Голядкиным, влюбленным в Клару Олсуфьевну; как Поприщин, ворвавшийся в комнату «предмета», Голядкин ворвался на бал и пытался с возлюбленной отхватить польку; Голядкин договорился до иезуитов; Поприщин — до испанских дел; Башмачкин косноязычит: «того-этого»; Голядкин косноязычит: «ничего себе», «стою себе»; тема же бреда Голядкина взята из «Носа» с тем различием, что нос Ковалева стал статским советником другого ведомства; двойник же Голядкина, вынырнувший из подсознания патрона, явился на место службы его, чтобы выгнать со службы; там ужас, что нос убежал; здесь — что двойник прибежал; картина встречи Голядкина старшего с младшим взята из «Шинели»: та же метель, но с дождем; «ночь дождливая, снежливая, чреватая жабами», которую и схватил Башмачкин… Голядкину надуло на жабу, а двойника, привидением, на него напавшим; Башмачкин же обернулся сам нападающим привидением».

Голядкин-младший похож на героев петербургских повестей. Это еще один призрак, кружащий вместе со своим хозяином по петербургским улицам, призрак Невского проспекта. Достоевский развивает тему, предложенную в свое время Гоголем в петербургских повестях, он детально исследует те моменты, где его предшественник ограничился только намеком или указал лишь направление процесса нарушения психологического равновесия и фатального раздвоения личности. Он двинулся в глубь человека, попытался заглянуть в бездны, доступные разве что поэтическому воображению. Реалисту-повествователю они недоступны. Может, поэтому Достоевский назвал свое произведение поэмой. Во всяком случае, ее украшает не отточенность языка и художественность образов, а необыкновенно схваченные повороты умонастроений и душевные метания человека, вступившего в черную полосу своей жизни.

Но почему Достоевский сближал «Двойника» именно с гоголевской поэмой и даже полагал, что его повесть может более понравиться брату? Кажется, здесь мы обнаруживаем некую тайну писателя. Достоевский усвоил идеи и уроки Гоголя, но уже в «Двойнике» он претендовал на нечто большее, чем роль простого ученика и талантливого подражателя. Поэтому при всей понятности общей фабулы и сюжетной линии петербургской поэмы имеет смысл присмотреться к отдельным ее деталям и выделить оригинальные писательские находки.

Для начала обсудим фамилию главного действующего персонажа. Литературоведы как-то не особенно задумывались относительно ее значения. А между тем Достоевский специально заострил на ней внимание, когда устами Голядкина-старшего (тот разговаривает сам с собой) говорил: «Ведь ты пьян сегодня, голубчик мой, Яков Петрович, подлец ты такой, Голядка ты этакой, — фамилья твоя такова!!» Два авторских знака восклицания подряд — очень редкое явление в художественном произведении. В «Двойнике» таких примеров всего только два. Однажды (о чем чуть дальше) Достоевский поставил аж три восклицательных знака подряд. И трудно отказаться от мысли, что это один из способов привлечь внимание читателя.

Какие же важные ассоциации порождает фамилия Голядкин (или Голядка)? Образована она от слова «колядки». Достоевский изменил начальную глухую согласную на ее звонкий вариант, чтобы тайное не выглядело слишком явным. Для любознательного читателя он поставил два восклицательных знака. Через загадку фамилии тот должен постигнуть авторский замысел и глубинную суть поэмы.

Колядки — празднества, игрища с целью прославления бога Коляды. Они сопровождались переодеванием в маски и костюмы с целью не быть узнанными и обязательным обходом карнавальной процессией домов граждан, где и разворачивалось главное веселье. При этом молодежь, ходившая по дворам, исполняла песни, содержащие магические присказки и пожелания благополучия дома и семье, требование подарков от хозяев (их тоже называли колядками). В «Двойнике» Яков Петрович тоже, стараясь быть неузнанным, проникает в дом Берендеева и пытается произнести здравицу в честь хозяина. Правда, она не особенно удалась. «Начал господин Голядкин поздравлениями и приличными пожеланиями. Поздравления прошли хорошо; а на пожеланиях герой наш запнулся. Чувствовал он, что если запнется, то сразу все к черту пойдет. Так и вышло — запнулся и завяз… завяз и покраснел; покраснел и потерялся; потерялся и поднял глаза; поднял глаза и обвел их кругом; обвел их кругом и — обмер…»

Голядкин пародирует колядки, как бы обезьянничает, делая все с точностью до наоборот. Все у него выходит как-то боком, неудачно, а уж приглашение Клары Олсуфьевны на танец оборачивается форменным скандалом. Голядкина выпроваживают из дома, и со стороны все приключившееся с ним за вечер выглядит этакой дикой карнавальной историей. Праздник в честь бога Коляды приходится на 24 декабря, день поворота солнца на лето. В христианстве он соотносится с Рождеством Христовым. Но в поэме Достоевского рассказывается о рождении Черта. Это тоже своего рода праздник, но торжествуют на нем силы зла. И время для него выбрано самое, пожалуй, тоскливое и грязное в России — ноябрь.