Зло из телевизора - Геннадий Сорокин

– Лиза, я узнал его. Все было так, как пророчествовала Астара: мы дышали дымом одного костра и одновременно смотрели на одну и ту же женщину. Я даже разговаривал с ним. Вернее, он спросил у меня закурить, а я, ничего не ответив, прошел мимо.

– Обалдеть! – изумилась супруга. – Ты знаешь, где его искать?

– Знаю. Он у твоего дяди, в психбольнице, лечится.

Мне хотелось поехать в психбольницу прямо с места происшествия, но пришлось вернуться в управление и попросить помощи.

– Ты уверен, что не ошибся? – спросил меня Большаков.

– Сто процентов! – заверил я. – Осенью я заходил по делам в психбольницу к родственнику жены. Человек, которого мы ищем, жег опавшие листья во дворе больничного городка. Помнится, больные веселились и дразнили какую-то старушку, а она отвечала им отборным матом. Преступник, которого мы условно называем «имитатором», подошел ко мне, спросил закурить, но его отогнал санитар, присматривающий за работами.

О пророчестве Астары я рассказывать не стал, но на мысль о психбольнице меня натолкнула именно она. Увидев имитатора, нейроны в моем мозгу окислились в нужном порядке, и я мгновенно вспомнил нашу единственную встречу: дым костра и женщина, на которую мы одновременно посмотрели. Эта женщина была не потерпевшей, а пациенткой психбольницы.

– Забирай взвод патрульно-постовой службы и всех оперативников, – распорядился начальник УВД. – Перетряхни больничный городок и привези этого изверга сюда. Я хочу посмотреть ему в глаза.

Через полчаса я инструктировал свое воинство.

– Запомните: человек, которого мы ищем, владеет приемами карате и может быть вооружен. В случае сопротивления не геройствуйте, в противоборство с ним не лезьте, а сразу же открывайте огонь на поражение.

Около четырех часов дня сотрудники милиции блокировали все выходы из психбольницы и стали выпускать из нее только женщин. Регистратура поликлинического отделения прекратила работу, находящихся на стационарном лечении больных развели по палатам. Я вызвал в фойе больницы главврача Гедельмана.

– Кого вы ищете? – спросил он.

– Мужчину высокого роста. На вид ему не больше тридцати лет. Сегодня утром он был одет в спортивный костюм серого цвета с белыми лампасами. На левой руке у него отсутствует указательный палец.

– Исключено! – заверил главврач. – У нас нет больного с такими приметами.

– Палец он потерял в перестрелке три недели назад.

– Молодой человек, – возмутился Гедельман, – вы полагаете, что наши больные свободно разгуливают по городу, участвуют в побоищах, возвращаются без рук, без ног, и все это проходит мимо нашего внимания? Если наш пациент лишится пальца, то мне немедленно доложат об этом дежурный врач и старший санитар. Потеря пальца – это ЧП! Дежурные санитары за такое ротозейство без премии останутся.

К нам подошел высокий плечистый мужчина в медицинском халате.

– Старший санитар Сидоров, – представился он.

У Сидорова были мощные волосатые руки и тяжелая нижняя челюсть. Ударом пудового кулака он мог свалить с ног молодого бычка. Если бы Сидоров пошел работать вышибалой в ресторан, то при одном его появлении стихла бы любая драка.

– Позвольте, я уточню наш распорядок дня, – сказал старший санитар. – Перед отбоем мы проводим наружный осмотр пациентов, выявляем, нет ли у них свежих синяков. Обо всех травмах делается пометка в специальном журнале.

– Давайте не будем спорить, а пройдемся по палатам и расставим все по своим местам, – предложил я.

Главврач пожал плечами и велел Сидорову показать мне больницу. В сопровождении двух вооруженных оперативников по внутренним переходам мы пошли в первый стационарный корпус. Имитатора я опознал в отделении поддерживающей терапии, где проходили лечение лица, страдающие различными формами тихого помешательства. Увидев новых людей, имитатор вскочил с кровати, заулыбался и попросил закурить.

Я посмотрел на его руки. Все пальцы были на месте, но это был он, имитатор. Я видел его сегодня нос к носу и ошибиться не мог. Хотя…

Я еще раз внимательно осмотрел пациента. Под больничным халатом у него угадывалось начинающее расти брюшко, щеки были пухлыми, а ладони гладкими, как у человека, не привыкшего к физическому труду. Мой утренний незнакомец выглядел менее упитанным, и самое главное, у него не было одного пальца.

– Есть закурить? – простодушно повторил имитатор.

– Сядь на место! – рявкнул санитар. – Уйдет комиссия, я тебе такого курева выдам, что задница дымиться будет.

Больной обиделся, вернулся на кровать и стал рассматривать картинки в детской книжке.

– Давно он здесь? – спросил я у Сидорова.

– Лет пятнадцать или около того. Я десять лет работаю, а он еще до меня был. Спокойный парень, покладистый, но выпускать его на волю нельзя. У него интеллект на уровне пятилетнего ребенка.

– А как же сигареты?

– Я в цирк ходил, там дрессированные обезьяны курили, а что уж о человеке говорить! Человек плохому быстро учится. Правда, Витек? – обратился он к пациенту в углу.

– А что я-то сразу? Чуть что, так: Витек, Витек! – недовольно забурчал худой мужичонка в больничном халате. – Что у нас на этаже больше никого нет?

– Ты чем-то недоволен? – засмеялся санитар. – Хочешь, я расскажу, чем ты в туалете каждую ночь занимаешься? Из-за тебя ведь журналы с женскими фотографиями приносить запрещено.

Имитатору надоело листать книжку, он встал с кровати, поправил одеяло, улыбнулся и спросил:

– Есть закурить?

Я посмотрел ему в глаза. В них была пустота.

«Даже у дворовой собаки взгляд более осмысленный, чем у него, – подумал я. – Этот человек не имитатор, это его копия, его брат-близнец».

– Пойдемте к главврачу, – сказал я. – Нужного мне человека среди больных нет.

У Гедельмана я потребовал личное дело заинтересовавшего меня больного. Первым в папке лежал новенький паспорт. Имитатор в нем был сфотографирован без пиджака и галстука, в одной рубашке. Точно такая же фотография была в анкете с личными данными.

– Паспорт он у вас получал? – спросил я главврача. – Сколько он находится на лечении?

– Пятнадцать лет. Вы почитайте его историю болезни, там все сказано.

Я раскрыл паспорт. «Карлов Роберт, 1962 года рождения». Прописка. Штамп о снятии с военного учета. В истории болезни я нашел заключение врачебной комиссии: «Шизофрения, выраженная в фундаментальном расстройстве мышления и восприятия. Прогноз на выздоровление негативный. Выписке не подлежит. Социально не адаптирован».

– Разве неизлечимо больных не переводят в специальные интернаты для душевнобольных? – спросил я.

– Мы оставили Карлова в больнице в виде исключения. Его лечащий врач Виктория Витальевна Тарунова настояла. В рамках работы над докторской диссертацией она опробует на Карлове нестандартные методы лечения.