Размышления перед казнью - Вильгельм Кейтель

Тем не менее Гитлер видел в каждом потерянном дне гораздо больший стратегический ущерб, чем риск нарушения нейтралитета, отрицательные стороны которого в той же мере затрагивают противника, но гораздо ощутимее для немецкого солдата. Главным для Гитлера был выигрыш противником времени для своего вооружения, для усиления своих войск, особенно для увеличения числа английских десантных дивизий за упущенные семь месяцев до мая [19]40 г. в пять раз — с 4 до 20 дивизий. Но самое решающее значение имела тревога за РейнскоВестфальскую [Рурскую] промышленную область — сердце германского вооружения. Ее потеря была бы равнозначна проигрышу войны. Прорыв (как считал Гитлер) сильной моторизованной франко-английской армии из Северной Франции через Бельгию в Рурскую область был возможен в любое время, но, можно полагать, был бы осознан слишком поздно для того, чтобы суметь эффективно воспрепятствовать ему.

Обе эти точки зрения противостояли тогда, в октябре [19] 39 г. Я в то время придерживался такого же взгляда, что и ОКХ. Это привело к первому тяжело и открыто проявившемуся кризису доверия Гитлера ко мне. Когда я с чувством долга вполне откровенно высказал ему свое мнение, он обрушился на меня с самыми резкими упреками: я веду против него обструкцию и вступил в заговор с генералами против его планов; он требует от меня, чтобы я целиком принял его точку зрения и безоговорочно отстаивал ее перед ОКХ. Я попытался вставить, что его хорошо известную мне оценку положения и его взгляды я не раз старался доказать Браухичу, но Гитлер несколько раз повторил глубоко оскорбившее меня обвинение, будто я поддерживаю оппозицию генералов против него.

Я был крайне взволнован и обсудил эту ситуацию со Шмунд-том. Он попытался успокоить меня и рассказал, что в полдень у фюрера побывал приглашенный на обед генерал фон Рейхе-нау, который потом долго беседовал с ним с глазу на глаз. Затем Гитлер в крайнем возбуждении сообщил Шмундту, что Рейхе-нау тоже изложил ему принципиальные взгляды ОКХ. Фюрер был очень взвинчен этим, что, видимо, и послужило поводом к тому, что вечером он обрушился на меня с такими нападками.

Я потребовал от Шмундта сказать фюреру, что ввиду его столь сильного недоверия ко мне прошу о переводе меня на другую должность, так как при сложившихся обстоятельствах предпосылок для моей работы больше нет. Как справился Шмундт с такой задачей, не знаю: в Имперскую канцелярию я не поехал и ждал, не вызовут ли меня туда для разговора. Этого не произошло и на следующий день. Тогда я от руки написал Гитлеру письмо, в котором в связи с выраженным мне недоверием просил использовать меня на фронте. Письмо отдал Шмундту для передачи Гитлеру304.

Затем последовал разговор Гитлера со мной. Он заявил, что мою отставку отклоняет; таких рапортов он читать не желает: только он один имеет право, когда захочет, сказать мне, что снимает меня. Я обязан исполнять свою службу на том посту, на который он меня поставил. Мое письмо — признак сверхчувствительности: ведь он же не сказал мне, что лишил меня своего доверия! Затем фюрер перешел к деловым соображениям, оценке положения и с возмущением заговорил о Рейхенау: пусть тот, вместо того чтобы печься о политике, займется-ка лучше быстрейшим приведением в боевую готовность своей танковой группы, а не объявляет ее не готовой действовать ввиду износа моторов, гусениц и т.п.

В заключение мне было велено пригласить к нему Браухича. Одновременно я узнал, что он уже имел — без меня — беседу с Браухичем, который изложил ему точку зрения ОКХ. Гитлер сказал ему, что ОКХ не должно заниматься политическими проблемами; не дело генерального штаба тратить на это энергию, необходимую для восстановления боеспособности сухопутных войск после короткой войны с Польшей. Когда есть доброе желание привести танковые части в порядок — это не проблема.

Я должен был присутствовать при новом разговоре с Браухичем. Он [Гитлер] весьма основательно продумал свое решение и в ближайшее время направит главнокомандующим [трех видов вооруженных сил] собственноручно написанную памятную записку о проблеме мировой войны, в которой изложит свои взгляды.

Следующая беседа с Браухичем состоялась — это было, верно, на другой день [5.11.1939 г.] — в моем присутствии. Браухич и я молча слушали подробные соображения Гитлера насчет известной позиции ОКХ.

Затем Браухич изложил причины своей точки зрения, отклоняющейся от точки зрения Гитлера.

1. Пехота показала себя в польской войне безразличной и лишенной боевого наступательного духа; ей не хватало именно боевой подготовки и владения наступательной тактикой, также и ввиду недостаточного умения младших командиров.

2. Дисциплина, к сожалению, очень упала: в настоящее время царит такая же ситуация, как в 1917 г.; это проявилось в алкогольных эксцессах и в распущенном поведении при перебросках по железным дорогам, на вокзалах и т.п. У него имеются донесения об этом, в том числе и военных комендантов железнодорожных станций, а также ряд судебных дел с приговорами за тяжкие дисциплинарные проступки. Армия нуждается в интенсивном воспитательно-боевом обучении, прежде чем она сможет быть двинута против отдохнувшего и хорошо подготовленного противника на Западе.

После этих слов главнокомандующего сухопутными войсками Гитлер в крайнем возбуждении вскочил и выкрикнул примерно следующее: ему совершенно непонятно, как это на основании некоторых фактов недисциплинированности главнокомандующий поносит собственную армию и выставляет ее в дурном свете! Ни один командующий на фронте ни разу не говорил ему о недостаточном боевом духе пехоты. И это он слышит теперь, после уникального победоносного похода армии против Польши! Такие упреки по адресу сухопутных войск он, как Верховный главнокомандующий вермахтом, должен решительно отвергнуть. В заключение Гитлер даже сказал, что потребует немедленного предъявления ему судебных дел для ознакомления с ними. Затем, 1ромко хлопнув дверью, вышел, оставив нас обоих стоять. Мне было ясно: этот инцидент означает внутренний разрыв Гитлера с Браухичем. Доверие было окончательно подорвано.

Я ежедневно стал получать запросы насчет требуемых судебных дел. Лично я видел только одно, которое Гитлер швырнул мне на стол305. От Шмундта я узнал, что в результате этой ужасной сцены Браухич попросил отставки, был вызван к Гитлеру, и рапорт его отклонен.