Красным по черному - Александр Огнев

Белый сделал паузу, устремив на Лося многозначительный взгляд:

— Доверить такое я мог только надёжному кенту, вроде тебя. Который, даже чего-то не понимая, умеет молчать. Просто из чувства самосохранения.

Он слегка улыбнулся — одними губами — и, как ни в чём не бывало, продолжил:

— Так значит, всё прошло чисто? Братки тебя не видели с твоей «ношей»?

— Будь спокоен. Я же их предупредил, что ждать долго не смогу. Дык, они, как только тех двоих на место доставили, сами припустили так, что я их потом и на тачке еле догнал.

— Ладно, иди отдыхай. И обмозгуй всё, что я сказал — на будущее.

* * *

Он очнулся от холода и не сразу понял, в чём дело. Его знобило. Он лежал в своей ванне, в уже совсем остывшей воде, но… был дома! У себя дома! Как и когда смог он здесь очутиться?

Однако сейчас не было ни сил, ни желания рыться в памяти. В замутнённом сознании уже пульсировал ставший таким знакомым и привычным, пока едва-едва, но всё-таки различимый сигнал «SOS!!!». Тот самый сигнал, который он когда-то — так образно и красиво — назвал в одном из своих фильмов «зовом бездны»!

Намотав цепочку на большой палец ноги, он не без труда вытащил наконец пробку. Затем той же ногой открыл кран с горячей водой и заткнул сливное отверстие пяткой. Вода стала уходить медленнее и заметно потеплела.

Он устал мёрзнуть. В последние дни ему постоянно было холодно. Лишь после задвижки, когда он «улетал», холод отступал. Ненадолго. До следующего «приземления». И очередного кумара, который снова превращал его в кусок льда. В замороженного покойника. Мертвеца, не чувствующего ничего. Кроме страха. Страха и боли…

Только они — болезненный страх и страшная боль — выводили из оцепенения, прострации, небытия. А потом — вопли… Его вопли… И нытьё… И унизительные мольбы… И ломка…

Кошмар бессонных ночей… Строгий взгляд Алёны — с белой стены напротив… Пляшущие на другой стене тёмной подвальной камеры «экшн»-кадры собственного «суперреалистического кино»: перекошенные страданием лица насилуемых, извивающиеся обнажённые тела, литые, блестящие бицепсы монстров-садистов, полные муки глаза онемевших от ужаса девочек…

И наконец — спасительная доза! И радость очередного «улёта» — блаженного отрыва, великой иллюзии забвения бытия…

* * *

— Держи. — Саныч собрал карты и протянул Олегу. — Подумай хорошенько над своими вопросами. И убери кошелёк со стола, — добавил он, вновь поднимаясь.

— Так, я, вроде, уже подумал.

Круглов проводил взглядом своего бывшего учителя, который, взяв чашки, поставил их в мойку.

— «Вроде Володи, похоже на Фому», — усмехнулся Саныч. — А Медичи нужна конкретика. И не зацикливайся на своём «иксе», к нему мы вернёмся позже — отдельно посмотрим.

— Медичи? Что-то знакомое… — Олег наморщил лоб. — Кажется, фильм был такой: «Ларец Марии Медичи».

— Есть такой фильм. Только я имел в виду не детективную сказку Еремея Парнова, а вполне серьёзный карточный расклад. Он о многом может поведать — при том, что почти никогда не сходится. Как утверждает легенда, у самой Медичи её пасьянс сложился лишь дважды: накануне коронации и в ночь перед казнью…

Саныч зачем-то полностью открыл форточку, после чего зажёг свечу и погасил свет.

Молочный сумрак тут же заполнил почти всё пространство кухни. И только квадрат стола, освещённый ровным, но живым пламенем, успешно противостоял этому неожиданному натиску белой июньской ночи.

Олег вдруг ощутил некое странное и абсолютно новое, неведомое доселе чувство, которое вряд ли сумел бы описать словами. А Саныч… Саныч молча взял у него колоду и, ещё раз перетасовав, сосредоточенно-спокойно начал поочереди выкладывать карты в одну сплошную линию, в каком-то определённом, только ему известном порядке. Закончив, он зачем-то пересчитал звенья образовавшейся карточной цепочки, удовлетворённо хмыкнул и поднял на Олега блестящие глаза:

— Могу сразу сказать, что скучать в ближайшее время тебе не придётся. Будь готов к большому количеству сюрпризов и неожиданностей, причём не только однозначно приятных.

Он принялся вновь рассматривать карты и через минуту продолжил:

— Хотя в итоге, так или иначе, ты окажешься в выигрыше — и выигрыш этот будет весьма солидным — потери также неизбежны. Однако от тебя лично здесь пока мало что зависит…

— Что случилось? Куда-то намылился? — «приветствовал» Олег вошедшего Свинцова.

— Вы прозорливы, как всегда, товарищ подполковник. А по мне, куда б ни намылиться, главное — не на кладбище.

— Так! Вот с юмором у меня сегодня опять неважно!

— Если бы только сегодня! — Свинцов подошёл и без приглашения уселся напротив. — А у меня как раз нынче никакого желания шутить.

Лишь сейчас Круглов заметил на лице своего сотрудника не бледность даже, а некую измождённость: усталый взгляд, ввалившиеся глаза, странно маленькие, почти точечные зрачки…

— Что случилось, Миша?

— Пока, очень надеюсь, ничего интересного, — попытался улыбнуться тот. — Нет, кроме шуток, я уже готов поверить во всю эту фигню в «нехорошем доме» Лба. Представляешь, сегодня всю ночь «разбега’лся», не спал ни минуты. То ли бред, то ли явь, но — полный абзац! Знаешь, как будто рассыпаешься на тысячи маленьких тараканчиков и бежишь! Причём — в разные стороны!..

— Может, ты просто заболел?

— Ага, а чем — установят при вскрытии!..

Пожалуй, только теперь, слушая рассказ и видя определённо нездоровое состояние Свинцова, Олег впервые понял, нет — осознал, сколь велика опасность, от которой предостерегал его Саныч.

Как следователь, он сумел найти, разглядеть и объяснить явление. Однако как нормальный человек и где-то материалист, успевший ещё во времена СССР сдать пару экзаменов по марксистско-ленинской философии, он не мог окончательно ни принять, ни поверить собственным объяснениям. Даже получив результаты экспертизы, явившиеся фактическим подтверждением его правоты, он — ещё вчера вечером! — относился к этому как-то отстранённо, почти гипотетически. Скорее всего, именно здесь и коренилось его страстное желание разыскать непосредственного, реально существующего, живого виновника всей этой чертовщины.

И вот теперь один из лучших его сотрудников и верных друзей являл собою зримое доказательство пресловутой опасности. И вины. Его, Круглова, персональной вины — за «стронций — голыми руками».

— …Если тот же Лоб гулял через подобные глюки, — Михаил облокотился на стол, подпёр рукой подбородок и прикрыл глаза, — я, пожалуй, понимаю его «выход в пространство». Он хоть жил один. А у меня Лилька знаешь как перепугалась, когда проснулась? Хорошо, если всё на этом закончится. А ну как проявится лёгкий побочный эффект, — он томно вздохнул, — и мои потенциальные детишки так и останутся нерождёнными?