Тайная любовь княгини - Евгений Сухов

Уже не одно поколение Оболенских-Пенинских служило московскому двору. И всякий знал, что своей преданностью они не уступят псам, стерегущим господское стадо.

Таков был и Юрий Андреевич.

Узнав о побеге старицкого князя, Оболенский-Пенинский стал молиться о спасении своего господина, свято веря, что добрая молитва крепче бранного подвига.

Овчина-Оболенский застал князя Юрия стоящим на коленях и рьяно отбивающим поклоны.

— Вижу, грешен ты, князь, коли лоб до крови избил, — усмехнулся Иван Федорович.

Юрий Андреевич поднялся молчком, запрятал под кафтан спасительный крест и глянул хмуро на нежданного гостя.

— Чего хотел, боярин?

— Ого! Неласково ты меня встречаешь, князь. А может, зло на меня держишь? Так скажи!

— От молитвы оторвал… Не люблю я этого.

— Будет тебе время помолиться, — примиряюще продолжал Иван Овчина. — Государыня тебя в Коломну посылает. А дорога туда неблизкая. Вот потешишь раскаяниями душу.

— Это за что же мне такая опала, что государыня со своих глаз отправляет?

— Не опала это, Юрий Андреевич, а честь великая. Государыня тебя на мятежного старицкого князя посылает. В Коломну с отрядом боярских детей пойдешь. Там совокупишься с воеводами из Мурома и Ростова Великого, а уже затем на супостата двинешь. А я же за вами следом.

— Понимаю, откуда честь такая. Знает государыня, что старицкий князь мне вместо старшего брата, вот и решила нашу дружбу порушить. А ежели я не соглашусь, боярин?

— Быть тогда большой беде. Не советую я тебе упрямиться, князь, — ступил на порог Иван Федорович. — И еще вот что, Юрий Андреевич. Как князя пленишь, так повезешь его до самой столицы в железах.

— Это тоже государыня наказала? — едва слышно произнес Оболенский-Пенинский.

— Да, Юрий Андреевич. А теперь идти мне надобно. Некогда мне о пустом глаголить.

Юрий Оболенский прибыл в Коломну на третьи сутки. Боярские дети, гораздые до забав, двигались по московской дороге пьяно и весело. Ратники, пренебрегая строгим наказом Оболенского-Пенинского, заходили в каждую деревню, где перезрелые девки да матерые вдовы встречали «голубчиков» хлебом и солью.

В назидание князь Юрий повелел прилюдно выпороть дюжину молодцов.

Отроки достойно приняли наказание: закусив губы и приподняв зад, они смирехонько лежали перед строем, отсчитывая удары. А когда был обломан последний прут, воинники дружно поднялись, поклонились поначалу князю с боярами, а затем остальным дружинникам и молвили смиренно:

— Спасибо за науку, Юрий Андреевич.

В Коломну полк Пенинского вошел достойно: под удары барабанов и тревожное пение рожка. Молодцы держались в седлах уверенно и лихо гнали лошадей по кривым улочкам города.

Князь Юрий держался стороной от других воевод, даже становище он разбил не у кремлевских стен, где обычно останавливались полки, а у самого впадения Оки в реку Москву. Цветными шатрами оно больше напоминало ежегодную ярмарку, чем пристанище московской дружины.

Юрий Андреевич не хотел равняться с младшими князьями, помня о том, что кровь его замешана погуще, чем у ближних воевод государя. И потому, когда пришли посыльные от князя Микулинского, Оболенский-Пенинский продержал их у порога и не пожелал угостить хмельным квасом.

— Князь Микулинский велел сказать, чтобы ты норов свой не показывал, а слушал его как главного воеводу. А ежели надумаешь перечить, так о том станет известно Ивану Овчине, а уж он сумеет набросить на тебя вожжи.

— Что еще сказал князь Микулинский? — не поднимаясь с постели, спросил Юрий Андреевич.

— Ты должен выступать поутру из Коломны к городу Дегулину, там подождать рать Ивана Овчины и переправиться через Волгу. А уж затем первым ударить по старицкому князю. Только так ты сумеешь доказать преданность государю.

Юрий Андреевич дыхнул на пламя свечи, и оно погасло.

— Хорошо… Я докажу свою преданность.

Коломну дружина Юрия Андреевича покинула ночью. Под городом Дегулином князь приказал спешиться. С высокого обрыва, в тихой сонной заводи, слегка раскачиваясь на волнах, дремало три дюжины судов.

— Видать, на этих стругах через Волгу переправляться будем, — произнес детина с пламенной бородой.

— А то как же! — охотно отозвался сотник, топая по песчаной отмели к ближайшему стругу. — Поначалу мы переправимся, а потом полки Ивана Овчины.

Юрий Андреевич промолчал едва ли не все плавание, и только лукавый мог догадываться о тайных мыслях князя. А когда гребцы подняли весла и острый нос струга, распоров ровную гладь, с тихим шорохом врезался в песок, Оболенский твердо изрек:

— Все суда сжечь!

— Да как же, батюшка! Ведь Иван Овчина на них переправляться должен, — попытался воспрепятствовать тысяцкий.

— А ты, оказывается, воевода, безнадежно глуп, — нахмурился Юрий Пенинский, — потому и велю палить, чтобы Овчине не достались. Не служу я более великому князю, а господин мой — Андрей старицкий. А может, ты иначе считаешь? — угрюмо посмотрел князь на тысяцкого.

— Да как же можно, Юрий Андреевич, — перепугался воинник. — Ты мне жалованье платишь, тебе я и служу.

Струги обложили соломой, окурили ладаном, а потом запалили. Суда, объятые пламенем, напоминали древние капища,[60]а мачты, высоко поднятые над водой, походили на каменных истуканов. Некоторое время с огнем пытался бороться ветер, но наконец и он сдался, и струги рассыпались по бревнышку.

Юрий Андреевич собрал боярских детей, хмуро оглядел бедовое воинство и громко молвил:

— Вы — мои холопы, а я — ваш господин! Отныне власть моя над вами будет несокрушимой. Ежели увижу какое непослушание, недозволенное бражничанье или кто на баб вместо службы начнет зариться… запорю до смерти!

Струги уже сгинули, а обгоревшие доски уносились стремительным течением. Оставалось полыхать только последнее судно, и князь Пенинский смотрел именно в эту сторону. Ему хотелось, чтобы мачта непременно обрушилась в воду с громким всплеском, а борта развалились, подобно плохо закрепленному мосту, и, подхваченные течением, уплыли бы в море-океян. Однако судно проявляло норов — оно горело, но держалось на плаву. Некоторое время струг скользил вдоль берега, а потом, попав на стремнину, унесся вдаль.

— А теперь вперед, дружина. Старицкий князь нас дожидается.

— Куда же мы пойдем, Юрий Андреевич? — вышел вперед тысяцкий.

— Вчера гонец от Андрея Ивановича прибыл. На реке Березне встреча будет.

До Едровской ямы воинство Оболенского добиралось без единой остановки. Отроки молча проходили мимо деревень, отводя глаза от девок. Всякий ведал, что Пенинский на словеса правдив и на расправу скор, и сегодняшним утром он еще раз доказал это, приказав расколоть две бочки с черным пивом.