Гульчатай, закрой личико! - Ирина Боброва

– За стол сесть! – скомандовала прекрасная воительница, и ее отряд четко, будто на плацу, выполнил команду.

Аполлоша уселся в конце стола, предпочтя компанию Мексики и Тыгдынского коня.

Между Гризеллой и семейством из Рубельштадта сидели новобрачные. Дальше – шумная толпа цыган и оборотней. Во внутреннем круге – отшельник, Джулиус с Васенькой и отпрысками, дальше – непривычные сидеть на стульях азиаты. Собственно, как и просил король Полухайкин, их было немного – Гуль-Буль-Тамар взяла всего-навсего два десятка мужей.

Остальные – таксисты, тролли, эльфы, гномы и те из оборотней, что предпочитали более простую компанию, – расположились прямо на траве и уже вовсю пировали.

Свадебный стол ломился от яств. Королева Марта могла приготовить кушанье на любое количество персон и в любых условиях. Кстати, еще и с минимальными затратами и максимальной выгодой. Она окинула взглядом стол – и осталась довольна.

На огромных блюдах дымились горы сосисок. Блестели румяными душистыми корочками грибные пироги, а уж капусты – тушеной, вареной, пареной, квашеной – и подавно хватало на всех. Равно как и репы, редьки, редиски, тыквы и красных крепких помидоров. Но почему-то овощи стояли ближе всего к Тыгдыну, и фрукты, кстати, тоже.

Фруктов было невероятное количество. Тут были и тонкокожие персики, манящие просвечивающей сквозь кожицу мякотью, и финики – невероятно сладкие и липкие. Груши истекали соком, распространяя над столом яркий и нежный аромат. А крепкие яблоки – красные, желтые, оранжевые – просто просились в рот. Россыпью на блюдах алели вишни, составляя прекрасный натюрморт в компании с почти черной ежевикой и нежной клубникой. Какие-то непонятные ягоды желтого цвета, которыми уже заинтересовался Тыгдынский конь, соседствовали с крепкими золотистыми орехами.

Перед новобрачными, словно пенные кружева, высился огромный торт. Он казался воздушным замком и был похож одновременно и на облако, и на морскую пену. И на Гризеллино белье, как отметил отшельник Аминат, взглянув на сердито насупившуюся ведьму.

И даже отбивные из драконьего мяса, приготовленные по распоряжению Брунгильды Непобедимой, пожелавшей внести свою лепту в оформление праздничного стола, сегодня казались более съедобными, чем обычно. Правда, доставив драконье мясо, решительная воительница сочла свое участие в кулинарных делах законченным и теперь спокойно смотрела, как эти самые отбивные используют вместо тарелок, наваливая на них снедь, те, кому настоящей посуды не хватило.

Бутылки и бутылочки, пузырьки и бутыли отшельника Амината, бочонки с терпким пивом Джулиуса, кувшины с соками и шербетом из Фрезии, мед и цветочный нектар, собранные шустрыми эльфами, живая вода, привезенная вожаком троллей, – все это разливалось в стаканы и кружки, кубки и чаши, а то и попросту в глотки, как, например, это делали тролли.

Цыгане то и дело срывались с места и пускались в пляс, а песня – зажигательная, веселая, душевная – не умолкала ни на минуту.

– Друзья мои, – раздался мелодичный, несколько смущенный голос Бенедикта, и шум сразу смолк, – спасибо вам большое!

После этих слов на поляне перед замком повисла напряженная тишина – все приготовились слушать длинную и нудную, местами совершенно непонятную речь. Голос Бенедикта лился ровно и красиво, но его самого не было видно. Невеста смотрела на опустевшее место и хлопала ресницами, не в силах вымолвить ни слова.

– Блин, блондинчик, – проговорил Альберт Иванович Полухайкин, – любишь ты на людей муть нагонять, в натуре!

– Кажется, это уже было, – сказал Самсон, глядя на пустое место рядом с растерянной и готовой заплакать Медузой. Невеста протянула руку и с опаской потрогала пустоту. Гости увидели, как ее пальчики обхватили что-то невидимое, будто уцепились за воздух.

Акава прыснула – уж она-то знала, в чем дело. Чингачгук прищурился, вспоминая события давно минувших дней, и вдруг расхохотался.

– Ангелок, немедленно сними то, что надето у тебя на голове, – сказал он, точно зная, что именно сейчас сдернет с макушки ангел.

И точно, через мгновение перед гостями материализовался очень смущенный Бенедикт. В руках он держал несвежий носок отшельника Амината – тот самый, полосатый, с красным помпоном на мыске. Озорные оборотни все-таки подшутили над ним. Они подсунули под видом шляпы с пером – его собственной шляпы – носок-невидимку. И теперь лесной народ, а с ними и все остальные просто покатывались со смеху, глядя на выпучившего глаза ангела.

Блондин обиженно насупился и проворчал:

– В такой день устраивать подобные шутки – не просто неэтично, а вопиюще неэтично!

– Зануда ты, ангелок, – проговорил Гуча, – ты посмотри на их шутку с другой стороны.

– И с какой же это? – пробурчал Бенедикт.

– Если бы не их шутка, то нам пришлось бы выслушать скучную речь, наверняка пересыпанную непонятными для многих здесь присутствующих словесными оборотами. – Гуча потянулся к стоящему в центре стола блюду с грибами, выбрал один – совершенно несъедобный на вид – и смачно надкусил. Прожевал, смакуя терпкий и нежный вкус, и продолжил: – Исходя из постулатов твоей любимой этики, мы все были бы вынуждены всю ту белиберду, что ты собирался на нас вылить, обязательно выслушать. И не просто обязательно, а еще и с величайшим вниманием и почтением. И это вместо того, чтобы веселиться, петь и плясать.

– Не, амиго, ты неправ, – пожалел смущенного ангела Полухайкин, – он просто такой есть, в натуре. Типа… этот… оратор. И речь сказал хорошую, содержательную. Типа ни добавить, ни убавить. Короче, белобрысый, мы тебя тоже все любим, и всё! Ну, пацаны, горько, что ли?!

– Горько! – грянул многоголосый хор.

– Неудобно так явно демонстрировать, – пролепетал смутившийся Бенедикт, но Медуза взяла инициативу в свои маленькие ручки. А если сказать совсем уж точно, то ее пальчики ухватились за красиво вылепленные уши жениха и притянули его голову к жарким, жаждущим устам. Поцелуй получился долгим и страстным.

И поцелуй этот всколыхнул что-то в душах собравшихся. Вызвал из глубины души те чувства, те воспоминания, какие всплывают, когда видишь первую улыбку младенца – и улыбаешься в ответ, чисто и незамутненно.

Полухайкин положил руку на округлое плечо супруги и посмотрел ей в глаза.

– Марточка, – сказал он тихо-тихо, чтобы могла слышать только она, – Марточка, я так люблю смотреть на твой огород. Я всегда любуюсь твоей капустой. Блин, я ее… это… типа, ем, а раньше терпеть не мог!

Королева Марта зарделась, довольная комплиментом, ее румяное лицо стало почти свекольно-красным от удовольствия. Она одарила супруга долгим и нежным взглядом и, отвечая на его теплые слова заботой, положила на тарелку Альберта Ивановича еще горку капусты.

– Брунь, – говорил в то же время Гуча, – Брунька, ты просто не представляешь, как я горжусь твоими спортивными достижениями. Я тут решил, с завтрашнего дня присоединиться к твоим тренировкам. Или с послезавтрашнего…