Ящер страсти из бухты грусти - Кристофер Мур

– Не дрочи мне мозг, Шеридан. Мы вместе в это вляпались.

– В такоея не вляпывался. Опустите оружие, сэр.

Бёртон опустил пистолет и повернулся к Шеридану. Молли рванулась было вперед, но Шеридан наставил на нее ствол М-16:

– Стоять. – Она замерла.

Все паломники уже спустились на пляж и выли, вглядываясь в волны. Молли показала на них, и Шеридан кивнул. Она побежала к берегу.

– И что теперь? – спросил Бёртон.

– Не знаю, – ответил Шеридан. – Но здесь пока никого не пристрелили, а у меня есть чувство, что это происшествие привлечет к себе много внимания. Поэтому здесь ни в кого и дальше не будут стрелять.

– Ссыкун.

– Как угодно.

– Эй, Бёртон! – По склону к ним бежал Тео Кроу. – Слышите?

Они обернулись к нему, и Тео нырнул за искореженный вседорожник, а оттуда ткнул рукой в небо:

– Кино в одиннадцать!

Теперь и Бёртон услышал. Вертолеты. С юга приближались две точки. Пара спецназовцев уже переваливали за вершину ближайшего холма – они кинулись бежать, когда чудовище только вырвалось из пещеры. Двое других по-прежнему елозили под опрокинутыми “блейзерами”. Шериф повернулся к Шеридану. Здоровенный полицейский наблюдал за подлетающими вертолетами.

– Игра окончена, – сказал Шеридан. – Наверное пора подумать о моих отношениях с окружным прокурором.

Бёртон выстрелил ему прямо в лицо и побежал за скалы, к своему “эльдорадо”, пока никто не сообразил, что произошло.

Тео подошел сзади к Молли и легонько коснулся ее плеча. Она обернулась, и он увидел, что по щекам ее катятся слезы. Потом она снова перевела взгляд на море – туда же смотрели остальные.

– Мне всегда хотелось чувствовать себя особенной и больше ничего, – сказала она. – Будто что-то меня от всех отличает.

Тео приобнял ее:

– Всем этого хочется.

– Но у меня так было, Тео. И гораздо сильнее – когда рядом был Стив, чем когда я снималась в кино. И эти люди себя так чувствовали, хотя и по-другому.

Вертолеты уже снижались, и Тео пришлось кричать ей в самое ухо:

– Таких, как ты, больше нет!

За полосой прибоя в воде что-то зашевелилось, и клумба морской травы начала приподниматься. Тео разглядел лиловые кроны жабр на шее Морского Ящера. Тот направлялся к берегу. Тео попытался прижать к себе Молли, но та оттолкнула его, спрыгнула со скалы и вбежала прямо в воду, подхватив на ходу два каменных обломка размером с бейсбольные мячи.

Тео бросился за ней; он преодолел половину пляжа, когда Молли повернулась и посмотрела на него с такой мольбой и отчаяньем, что констебль остановился. Вертолеты зависли в сотне футов над пляжем. В лица било песком из-под их лопастей.

Морской Ящер приближался к берегу, высунув из воды только глаза и жабры. И тут Молли кинула в него камнем:

– Нет, уходи! Иди! – Второй камень попал ящеру в глаз, и он остановился. – И больше не возвращайся! – завопила Молли.

Морской Ящер медленно скрылся в волнах.

Стрелка спидометра “эльдорадо” дрожала на шестидесяти, когда Бёртон переваливал за последний холм, отделявший от выезда с ранчо. Нужно побыстрее добраться до аэропорта и использовать билет с открытой датой, лежавший в его “дипломате”, чтобы наконец воссоединиться со своими деньгами на Кайманах. Пока никто не сообразил, куда он девался. Планировал Бёртон это давно, твердо зная, что бежать когда-нибудь придется. Не планировал он только одного – что сразу за перевалом кто-то оставит два “субурбана” и “мерседес”.

Не успев сдержаться, он резко дал по тормозам и одновременно вывернул руль влево. Шины вгрызлись в пастбище, “эльдорадо” встал на два колеса и опрокинулся. Время вовсе не замедлилось, события не спрессовались в одно, как это часто бывает при авариях. У шерифа перед глазами просто вспыхнули свет и тьма, он почувствовал, как его тело швыряет по всему “кадиллаку”, потом хрястнул металл и дзынькнуло стекло. Потом наступила тишина.

Он лежал на потолке перевернутого “эльдорадо”, весь запорошенный крошкой предохранительного стекла, и наощупь пытался понять, не сломал ли себе конечности. Казалось, все в норме: ноги он чувствует, дышать не больно. Но кабину наполнял запах бензина. Этого напоминания хватило, чтобы он начал шевелиться.

Бёртон схватил портфель с комплектом для побега и протиснулся в разбитое заднее окно. “Эльдорадо” наполовину врезался, наполовину наехал на передок белого “субурбана”. Шериф встал с четверенек и подбежал к фургону. Закрыто. Шеридан, мудак, конечно не забыл дверцу запереть, подумал он. Людей в наручниках в клетке фургона он не заметил.

“Мерседес” оставался последним шансом. Шериф подбежал и дернул на себя дверцу со стороны водителя. Ключи – в зажигании. Бёртон уселся и перевел дух. Нужно успокоиться. Больше никаких ошибок, сказал он себе. Он завел двигатель и обернулся, чтобы аккуратно съехать задним ходом со склона, и тут на него бросился пес.

– Хорошая была гитара, – сказал Сомик. Он обхватил Эстелль руками, и та спрятала лицо у него на груди, когда чудовище напало на Уинстона Краусса.

– Я и думать не думала, – сказала Эстелль. – Даже представить себе не могла, что он так поступит.

Сомик погладил ее по голове:

– И машина неплохая. Никогда не ломалась.

Эстелль отстранилась от Сомика и посмотрела ему в глаза:

– Ты ведь знал, правда?

– Я одно знал – парнишке хочется поближе к этому морскому страшилищу. Вот он и подлез поближе. А если ты не заметила – он был счастлив, когда это случилось.

– И что теперь?

– Я так полагаю, теперь нам нужно доставить тебя домой, девочка. У тебя из этого кой-какие картинки могут получиться.

– Домой? А ты со мной пойдешь?

– Раз машины у меня нет, то и ехать мне некуда. Пойду, видать.

– И останешься? И не боишься блюз потерять и впасть в довольство?

Сомик ухмыльнулся, и на утреннем солнышке во рту у него блестнул золотой зуб с выгравированной восьмой нотой.

– Дракон сожрал мою машину, гитару и усилок – девочка, да у меня блюза столько, что на мой век хватит. Я так думаю – напишу-ка я себе кой-каких новых песенок, пока ты свои картинки рисовать будешь.

– А мне бы хотелось, – произнесла Эстелль. – Мне бы хотелось нарисовать блюз.

– Если только ушей себе резать не станешь, как старина Винсент. Для мужика одноухая женщина напрочь непривлекательна.

Эстелль крепче прижалась к нему.