Пикник на острове сокровищ - Дарья Донцова

– Я уже говорила про своего ангела-хранителя,он меня не оставляет. Сначала он прислал мне Толю с предложением поселиться у негодома, потом, через много лет, привел в палату Ольгу Андреевну, и вот сейчассделал последний подарок – вас. Вы служите в ФСБ?

– Но почему…

– Не возражайте, – перебила меняЭдита, – только такая дура, как моя соседка Аля, могла поверить, чтомолодой мужчина из чистой любезности согласится посидеть со старухой ивнимательно слушать ее бредни. Я наблюдала за вами, пока рассказывала пропапу-француза, вы откровенно скучали, но потом ваши глаза загорелись интересом,и посыпались вопросы. Отсюда вывод: вы сотрудник службы безопасности,милиционеры более грубы и менее воспитанны. Очевидно, история со скифскимзолотом выплыла наружу, вы проделали огромную работу и вышли на меня, так?

– Ну…

– Не мямлите, – оборвала меняЭдита, – и не врите, я сразу поняла, кто передо мной, оттого и откровенна.И потом, с какой стати Лена дала письмо незнакомцу? Вы его читали?

– Нет, не имею привычки изучать чужиепослания.

– Не верю, – фыркнула старуха, –хотите изображать из себя графа? Мне все равно, сделаю вид, что поверила. Значит,вы не читали записку?

– Нет.

– Полюбопытствуйте, – явно испытываяудовольствие, предложила Эдита и сунула мне листок.

Я аккуратно его расправил.

«Чай… там… пьет… горький… не поняла… шла…плохо… отравили… он…» После слова «он» шла длинная линия, она тянулась вниз ирезко обрывалась.

– Понятно? – вскинула брови Эдита. –Мне все яснее ясного. Лена выпила чай, думаю, яд был в нем. Снадобьеподействовало не сразу, ну кому нужно, чтобы жертва скончалась через секундупосле первого глотка, это вызовет подозрения, а Егор человекпредусмотрительный. Хотите знать мою версию событий?

– Да, пожалуйста.

– Егор умер, его похоронили, но на самом делеон жив, он либо продал, либо готов спустить скифское золото и вознамерилсяуехать из России, а может, просто переселится в один из многочисленныхподмосковных поселков и будет жить там под чужим именем. Уж поверьте мне, нераз проделывавшей в прошлом подобные трюки, это легко, нам с Ильей удавалисьтакие фокусы даже в советские суровые времена. Сейчас же, когда контроля фактическинет, скрыться в огромном мегаполисе плевое дело. Лена знала о планах супруга,она встретилась с Егором на конспиративной квартире, попила чайку и ушла. Яд,подсунутый ей Егором, подействовал спустя энное время. Лене стало плохо, онаумудрилась войти в здание больницы, попросила помощи, вырвала листок иззаписной книжки, нацарапала «Эдите», а потом попыталась сказать, кто убийца.Она сообразила, что ее отравил муж, но связно написать не смогла, яд уже убивалжертву. Однако мне понятно, что она хотела сообщить.

– Лена могла воспользоваться мобильным, этологичнее, чем царапать записку, которую могут и не передать!

– Верно, – отозвалась старуха, –только Елена была крайне неаккуратна, она всегда забывала поставить телефон наподзарядку и очень часто оказывалась без связи. Думаю, и в тот день онавытащила сотовый, поняла, что он бесполезен, и решила использовать последнийшанс. Я рассказала все, теперь ваш черед. Хотите продвинуться по службе – ищитеЕгора Дружинина, ваше ФСБ – мастер проведения подобных операций, поднимите наноги своих информаторов, накройте город сетью, убийца в Москве. Проверьтебольницы, гостиницы, не мне вас учить. У Егора есть примета – Т-образный шрам.Обнаружите его, найдете и скифское золото, избейте Егора, как моего бедного Илью,он мигом расколется. В глазах начальства вы станете героем, получите орден иочередное звание. Да, кстати, прикажите эксгумировать тело Дружинина, ставлюсто против одного, что в гробу обнаружите либо кирпичи, либо раскрашенногобомжа, либо искусно сделанную куклу. Я за свой рассказ требую лишь одного!

– Чего? – напрягся я.

Эдита улыбнулась.

– Дам показания в суде, а потом пусть мнеразрешат подойти к скамье подсудимых, плюнуть негодяю в морду и сказать: «Этотебе от Илюши, сука! Хорошо, что в России мораторий на смертную казнь, ты ещене стар, лет тридцать на зоне промучаешься!»

Побеседовав с Эдитой, я, человек, сдержанный иумеющий себя вести достойно в любой ситуации, дополз до машины как в анабиозе.Машинально открыл автомобиль и протиснулся на водительское сиденье. Вцепился вруль, но заводить мотор не стал, в голове вихрем носились воспоминания.

Егор весьма неохотно рассказывал о своем отце.Когда мы оказались в «Литературном Востоке» в одной комнате, я наивно сообщилему подробности своей биографии, а Дружинин в ответ сказал:

– Мой отец был переводчиком стихов поэтовсреднеазиатских республик.

В советские времена считалось, что у каждойсоюзной единицы: Казахстана, Киргизии, Узбекистана и прочих – обязательнодолжен быть союз писателей и местные литераторы, ваявшие произведения о жизнисвоего народа. Спору нет, среди национальных кадров попадались оченьталантливые люди, которых охотно читали соплеменники. Но в СССР в обязательном порядкеих романы и стихи переводили на русский язык, и тут начиналась настоящая беда.Ну не хотели жители других республик покупать книги, повествующие, например, оборьбе женщин Таджикистана за свои права. У себя дома таджики расхватывалитакие тома, как горячие пирожки, злободневная для них тема привлекала массовогочитателя, но в Москве, Киеве, Минске, Риге эти опусы мертвым грузом лежали наполках. Многие переводчики не знали языков народов СССР, им давали такназываемые подстрочники, например: «В степи ходит отара овец, белую украл волк,ее черная сестра плачет от горя». Толмач, получивший бумагу, чесал в затылке иписал замечательное стихотворение на русском языке. Хорошее воспитание непозволяет мне привести фамилии «писателей», которых с восторгом читали вРоссии, не зная о том, что на самом деле великолепные строки принадлежатпереводчику. Последние зарабатывали намного меньше, чем те, кого они«переводили», и редко добивались успеха как поэты. Отчего они могли гениальнообрабатывать подстрочники и почему сами не писали стихи, для меня оставалосьзагадкой. Вот папа Егора и был якобы таким литературным негром.

– Отец сильно пил, – сообщил мнедруг, – наверное, поэтому он умер, когда я был еще ребенком.

Я, понимая, что приятелю неприятны беседы опапеньке, не педалировал тему, и мы практически никогда не говорили о детствеДружинина.