Гроза школьной столовки - Яна Мелевич

- Это твоё мнение, а у меня обратное, - бросил Федор Платонович, как-будто, не замечая моего состояния. – Ты постоянно отвлекаешься в последнее время. Твое настроение скачет, как у гормонально неуравновешенной девчонки, я уж молчу о том, что сегодня ты абсолютно не собран! – на последних словах повышает голос, затем берет себя в руки и принимает такую же позу – скрещенные руки, спокойствие на лице.

- И что?

Ладно, этот вопрос сорвался раньше, чем я подумать успел. Серьезно, несправедливое обвинение же. Сегодня я вполне собран и ни разу не упустил подачу, что за чушь.

- И ничего, Макс. Я предупреждал тебя: один косяк – ты больше не капитан. С завтрашнего дня эти обязанности переходят к Ладужкину.

Я выругался? Судя по ошарашенным лицам и тишине – да. Причем так громко, четко, что расслышал каждый присутствующий. Затихли все: парни, ребята на скамье, девчонки выкрикивающие подбадривающие слова. Даже мяч издав два глухих удара об пол медленно покатился и никому не стало до него дела. Повернулся к своей команде (или уже не моей?), натыкаясь на круглые глаза собственного сменщика. Бесит он меня сейчас? Наверное, как и остальные, смотрящие с такими лицами.

Как и тренер, возмущенно прорычавший:

- Максим!

- Да пошли вы… тренер, знаете куда?  - процедил едва слышно, пиная подкатившийся мяч куда-то в сторону, отчего он пересекает зал, ударяясь с силой об стену и отскакивая. Широким шагом иду вперед, слыша яростные окрики в спину.

Еремин вернись.

Стой немедленно.

Я тебя не отпускал.

Ага, бегу, волосы назад, сейчас шнурки только поправлю. Показываю средний палец прежде, чем выхожу из зала. Не хочу даже задерживаться, зная, что Федор Платонович сейчас понесется за мной, потому быстро захлопываю дверь раздевалки, закрываясь с внутренней стороны и двигаясь в душ. Он что-то кричит всполошенным ребятам, но мне плевать. Все равно, когда долбится в дверь, пытаясь до меня доораться.

- Максим, немедленно открой дверь!

Ага, щас. Хочешь, дверь ломай, ключи все равно в замке, своим не откроешь. Так что бегом в душ, у меня всего десять минут. Ополоснуться, вытереться, одеться и с мокрыми волосами через дверь с пинка. Ошарашенные взгляды, сгрудившиеся ребята за спиной тяжело дышащего Федора Платоновича. На широких плечах аж тренерская синяя футболка натянулась, свисток грустно из кармана торчит, а я не глядя бросаю в сторону Ладужкина свою майку и тот ее с удивлением ловит.

- Поздравляю с назначением, братан. Надеюсь выиграете, - усмехаюсь, чувствуя привкус горечи на языке. Должны прозвучать пафосные речи, крики «капитан не уходи, мы без тебя - ничто», однако они все застыли с открытыми ртами. Только тренер пытается схватить за руку, рыча в ухо:

- Не дури, пацан. Это временная мера.

- Нет ничего более временного, чем постоянное, - огрызаюсь в ответ, вырывая руку. На ходу натягиваю куртку, буквально вылетая из помещений. Только потом слышу крики за спиной. Это еще Амира нет, он все же гад отпросился сегодня, сославшись на устройство животины. Хотя какая ему в сущности разница, кто из нас будет капитаном. Для него ничего не поменяется.

Уже на самом крыльце ощущаю всю степень дурости, что вылез на улицу с мокрой головой, но поздно. Возвращаться не хочется, а осенний ветер задувает под шапку. Лезу в карман, чтобы достать телефон и понимаю, что оставил его там в зале на скамейке. Ладно, завтра кто-нибудь передаст на вахту из ребят или сам тренер. Вдыхаю носом сырой воздух с нотками преющей, пожухлой травы, припадающей к земле под тяжестью капель и оглядываю взором почти в раз облысевшие макушки деревьев вокруг. Куртка нараспашку, шарф болтается на шее, шапка держится на честном слове – школьный хулиган, апгрейд версия с хорошего парня. Позади хлопает железная дверь школы, кто-то кладет мне руку на плечо и думать не надо – Рожков вышел в одной форме, весь мокрый после тренировки. Видать слечь с воспалением перед игрой жаждет.

- Зайди в школу, холодно вообще-то. Свалишься, кто играть будет? – равнодушно бросаю ему через плечо, пока мой блондинистый друг не убирает руку, обходя меня и оказываясь лицом к лицу. Выражение решительное: меня будут либо бить, либо воспитывать. Но ни того, ни другого мне не надо сейчас. Эх, лучше бы сейчас Пончи занимался. Может обратно его попросить? У отцовской любовницы аллергия на шерсть, отец взбесится. Сделать им гадость, мама ведь все равно улетит. Поживет со мной, глядишь эта сиропная семья съедет.

Тишина будет, кайф. Картина маслом для школьного психолога – саморазрушение хорошего парня.

- Макс, что там за фигня произошла? – раздраженно спрашивает Олег, ежась от холода. Жму плечами, окидывая его взором и спрашиваю в ответ:

- Сигареты есть?

И чего ты такие глаза делаешь. Не только тебе дымить периодически.

- Н-нет, - мотает головой, отчаянно, удивленно хлопая ресницами. – Бросил.

- Жаль, - тоскливо отвечаю, прикидывая в каком киоске можно прикупить пачку. На всякий случай, вдруг пригодится. Вот только на мои слова Рожков совсем опасливо косится, глядя по сторонам, будто тут есть еще какой-то Макс Еремин.

- Ерема, ты что башкой повернулся? Че несешь-то? Какие сигареты, блин. И что за выходка с майкой была, Колян в шоке вообще, - возмущается друг, пока я спускаюсь по ступенькам, игнорируя его слова. Олег догоняет, продолжает говорить, сунув мне в руки мой смартфон. Еще лучше, не надо будет за ним возвращаться.

- Просто спроси у нашего тренера. Все, иди уже обратно, - оборачиваюсь, кивая на школу, видя синие губы друга. – Смотреть страшно, сейчас прямо тут в Снежную бабу превратишься. – усмехаюсь на средний палец в лицо.

- Я позвоню вечером, - грозит Олег пальцем, подрагивая, спеша обратно. – Обязательно!

- Ага, - машу рукой.

Все равно трубку не возьму.

Ноги сами несут в одном единственном направлении. Обычно я всегда провожаю Надю делал большой крюк, через парк, дабы добраться до дома. Там мимо играющих на старой площадке детей, открытого ролердрома, нескольких новеньких качелей и фонтанов – вела дорога домой. Пиная листья или белый снег, а летом вдыхая аромат полевых цветов и растущих тут кустарников, можно было прогуляться немного, не думая о том, что будет по приходу. Иногда сбегал туда, когда родители ссорились громко, стараясь абстрагироваться от этого шума. Я даже немного понимаю этих енотовидных собак – им до того люди надоели, что они предпочли сбежать, лишь бы снова не слышать голосов и не ощущать чьих-то рук. Можно привыкнуть ко всему, но это не значит, что тебе такое нравится.

Однако сегодня изменил себе. Услышав в динамике домофона удивленный голос Марии Игнатовны, немного сам впадаю в ступор. Где Надя? Неужели занята? Но писк двери домофона и подъездная дверь открывается. Недолго думая забегаю внутрь, почти перепрыгивая через ступеньки. По-хорошему надо было позвонить, но не могу. Надо увидеть лично, услышать, сбежать хоть на секунду от всего давящего на меня сверху: родителей, команды, учебы, даже этого дурацкого расследования. По дороге встречаю ее друга, просто кивнув и замечаю у него в зубах сигарету.