Держава и топор. Царская власть, политический сыск и русское общество в XVIII веке - Евгений Анисимов

Сразу же после прихода к власти Павла I в 1796 году княгиня Е. Р. Дашкова как участница переворота 1762 года была лишена всех своих высоких должностей, хотя формального указа о ее ссылке не последовало. Но стоило ей приехать в Москву, как в ее спальню (княгиня лежала больной) «вошел генерал-губернатор М. М. Измайлов… и, понизив голос», объявил «от имени его величества императора приказание немедленно вернуться в деревню и припомнить 1762 год». Приехав в свое калужское имение Троицкое, она получила новый указ императора: немедленно ехать в деревни своего сына, причем оговаривалось примерное место ссылки – «между Устюжной Железнопольской и Череповецким уездом». Это были уже действительно дальние деревни. В деревне ссыльных поселяли в помещичьем доме или (если такого дома не имелось) – в одной из крестьянских изб.

Поначалу режим ссылки в деревне был довольно строгим. Князь В. Л. Долгорукий, привезенный в Знаменское 27 апреля 1730 года, писал через месяц своим сестрам: «по се время в горести моей живу за караулом, только позволено мне вытти из избы в сени, и я у церкви не бывал, за мои грехи Бог не сподобил». Позже власти, как правило, начинали делать ссыльным некоторые послабления – сначала им разрешали ходить в церковь, потом позволяли прогулки по двору и деревне. Почти всегда «дальняя деревня» не имела барского дома или он стоял в запущенном виде. Поэтому ссыльный помещик был вынужден заниматься хозяйством, обустройством дома, требовал срочной доставки ему из других имений денег и продуктов. Власти это предусматривали. Инструкция подпоручику Степану Медведеву, охранявшему Долгорукого, позволяла опальному «выходить на двор для прогулки и для смотрения в той деревне конюшенного двора и в полях и в гумнах хлеба, также и бороду брить в том ему не запрещать (то есть разрешали иметь бритву. – Е. А.), и прикащиков и старост той деревни, также кои будут приезжать и из других деревень для разговору о деревенских и домашних его нуждах, к нему допускать и при тех всех случаях быть ему, Медведеву, самому».

Если в столице считали, что сосланный ведет себя спокойно и от него не проистекает опасности, то охрану из его дома выводили, а присмотр за ссыльным поручался местным властям или игумену ближайшего монастыря. Для многих ссыльных строго запрещалось выезжать за пределы вотчины, что строго наказывалось. Так, в 1728 году за тайный выезд из деревни сосланная туда княгиня А. П. Волконская была заточена в монастырь.

Ссылка в деревню могла стать облегченной формой наказания после возвращения из сибирской (или иной) ссылки. За таким преступником сохранялся контроль, его переписку перлюстрировали, выехать из имения он мог только с разрешения Петербурга. Осужденные по делу А. П. Волынского П. И. Мусин-Пушкин, Ф. И. Соймонов и И. Эйхлер были освобождены из ссылки указом Анны Леопольдовны 8 апреля 1741 года. Правительница распорядилась, чтобы они жили безвыездно в деревнях своих жен. Только Елизавета Петровна указом 10 декабря 1741 года предоставила конфидентам Волынского полную свободу.

А. Н. Радищев по возвращении в 1797 году из Сибири поселился в Немцове – сельце в Калужской губернии, и там его поставили под «наиточнейшее надзирание» местных властей. С трудом Радищев добился высочайшего разрешения навестить родителей в Саратовской губернии. Однако, как всегда, кроме трудных и долгих официальных путей были и неофициальные способы облегчить себе жизнь. Тот же Радищев сумел тем не менее два раза тайно посетить своего давнего благодетеля графа А. Р. Воронцова, жившего весьма далеко от Немцова – в селе Андреевском Владимирской губернии.

Из ссылки в дальние деревни мог быть и самый короткий путь назад – в столицу, ко двору. Так происходило со многими вельможами, которые, по мнению власти, свое в дальней деревне «высидели». Одним разрешали переехать в столицу, но жить при этом безвыездно в доме и «с двора не съезжать», другим давали новые назначения и приглашали к царскому двору. С подлинным триумфом вернулся в 1762 году ко двору императрицы Екатерины II сосланный Елизаветой в деревню А. П. Бестужев-Рюмин.

Хотя преступников посылали и в самые разные места империи, ссылка в Сибирь была одной из наиболее распространенных форм наказания политических преступников. «Мягкой» формой сибирской ссылки было назначение попавшего в опалу сановника на какой-нибудь административный пост в Сибири. Людей пониже рангом определяли в сибирскую службу. Указ об этом часто предоставлял решать судьбу ссыльного сибирским властям: «Послать его в Сибирь и велеть сибирскому губернатору определить его там в службу, в какую пристойно». Сосланных дворян записывали в служилые люди или гарнизонные солдаты. Они несли службу в острогах по всей Сибири. «Черный арап» Абрам Ганнибал был записан в майоры Тобольского гарнизона. Лишь в 1731 году набравший силу при Анне Ивановне Б. Х. Миних сумел «вытащить» Ганнибала из Сибири и устроил его в Ревеле. Основная масса «замечательных лиц» отправлялась в Сибирь не на службу, а на житье, нередко с семьями и слугами. Некоторых же ожидала тюрьма в каком-нибудь дальнем остроге.

Обычно знатных ссыльных везли под конвоем, хотя и не с партиями ссыльных и каторжан. В одних случаях ссыльным разрешали собрать какие-то вещи, взять деньги и слуг, в других – отправляли без всякой подготовки, что было для ссыльного тяжким испытанием. Перед дорогой командир конвоя получал специальную инструкцию о том, как везти ссыльных. Перевозку знатных арестантов организовывали, естественно, тщательнее, окружали особой секретностью. Так, в полной тайне везли в 1744 году Брауншвейгскую фамилию из Раненбурга на север, объезжая города по проселочным дорогам, не открывая коляску и не отвечая ни на какие вопросы. Арестантов предполагалось ночью доставить в Соловецкий монастырь, «чтобы их никто не видел».

Иногда долгие месяцы пути ссыльные не знали, куда их везут. Как описывает свой крестный путь Михаил Аврамов, после приговора 1738 года его в Петербурге, «посадя в сани, повезли, а куда не сказали и привезли к Москве, и, держав в Москве несколько дней и не дав ему взять из двора ни платья, ни денег, повезли дальше, а куда не сказали и наконец, привезли в Охотск».

Обычно, решая судьбу ссыльных, отправляя их по бездорожью в глухие места, власти не считались ни со временем года, ни с погодой, ни со здоровьем ссыльных. Ссыльные находились в дороге месяцами, а отправленный из Петербурга в начале 1741 года М. Г. Головкин добирался до места ссылки почти два года!

После прибытия ссыльного в Тобольск администрация сибирского губернатора выбирала ему город, если его приговор содержал неопределенный адрес ссылки: «в дальние сибирские городы» или «в самые дальние городы». Так, для обер-церемониймейстера Санти «дальней сибирской крепостью» стал Якутск. По столь неопределенному адресу чаще всего везли «подлых» преступников, а людей известных, знатных обычно отправляли в заранее подготовленное место ссылки.

Условия ссылки в маленькие зимовья и остроги, вроде Жиганска, Нижнеколымска, Сургута, Усть-Вилюйска, были различны. Счастливцем считал себя тот, кого послали не в Нижнеколымск у самого Северного Ледовитого океана, а в Среднеколымск, то есть поближе к центру Сибири.

Чаще всего для ссылки «бывших» назначали Березов и Пелым. Березов оказался удобен тем, что в остроге, переделанном из мужского монастыря, стоял обширный дом, были баня и кухня. Здесь можно было селить целые семьи ссыльных с многочисленными слугами. В таких местах уже сложились проверенные временем условия для содержания преступников и для сносной жизни охраны.