Книжный магазинчик счастья - Дженни Колган

Нина и вспомнить не могла, когда она в последний раз чувствовала себя такой голодной, но руки у нее болели и потрескались от всех тех моющих средств, которыми она пользовалась в течение дня. Так что, прежде чем сесть за стол, она заглянула в сарай, она была уверена, что видела, как Леннокс оставлял там ланолиновую мазь – ею он смазывал вымя овец, а иногда и собственные руки, – а это, чувствовала Нина, было как раз то, что ей нужно в этот момент.

Нина втерла ланолин в руки и как раз наполняла свою бутылку водой из-под крана, куда она поступала прямиком из источника, когда увидела Леннокса.

То есть на самом деле она его видеть не могла, Леннокс представлял собой силуэт на фоне солнечных лучей, что лились в сарай снаружи, – просто некая высокая фигура, и все. Это мог быть кто угодно.

Но это не был кто угодно. И в какую-то долю секунды все переменилось.

Нина все еще могла бросить все это. Могла. Она уже делала так прежде. Она могла делать все, что ей вздумается, как какой-нибудь путешественник, как любой, кто просто бродит по миру. Но Нина хотела испытать все, что только возможно. Она не собиралась и дальше прятаться.

Ведь смогла же она начать свое дело с фургоном. И оно каким-то непонятным образом открыло ей дорогу к большему. И теперь Нине хотелось реальной жизни, которой, как она чувствовала, ей всегда не хватало. Почему другие люди живут, а она тихонько, как паинька, сидит в уголке?

Нина отступила к стене сарая и прижалась спиной к теплу древних камней. Сладкий аромат недавно скошенного сена наполнял воздух, золотые солнечные нити прорывались с чердака. Рубашка на Ленноксе из-за жары была наполовину расстегнута, волос на его груди не было.

Нина моргнула, осознавая, о чем думала уже много недель. Вот об этом. Мечтала об этом. Но не в силах была признаться самой себе, не могла признаться кому бы то ни было, боялась, что ее снова увлечет неведомо куда воображение, глупая фантазия о мужчине, которого она едва знала.

Но теперь ей было ясно только одно, одна-единственная мысль полностью захлестнула ее ум – то есть не мысль, а желание, необходимость прикоснуться к нему, и немедленно. И рядом не нашлось никого, кто мог бы дать совет или наставление тихой книжной Нине.

– Хочешь пить? – услышала она собственный голос, который звучал ниже обычного.

Леннокс вошел в сарай, Нина протянула ему запотевшую бутылку с водой и посмотрела ему прямо в глаза. Она пыталась улыбнуться, но не смогла. И пошевелиться тоже не могла.

Глаза Леннокса не отрывались от Нины, когда он подходил к ней, – и подошел так близко, что она ощутила тепло его тела, запах свежего пота…

У нее закружилась голова. Нина тяжело сглотнула. Леннокс, не поблагодарив, взял у нее бутылку и напился, все так же не отводя взгляда.

Нина понимала, что у нее лишь доля секунды на решение. Крошечная доля секунды – та самая, когда она должна была забрать бутылку и отвернуться. Но вместо того она сделала то, чего сама от себя не ожидала, не подозревала даже, что способна на такое: она с вызывающим видом еще крепче прижалась к стене и дерзко уставилась в глаза Леннокса. Ее сердце бешено колотилось, Нина не решалась заговорить, не доверяя собственному голосу. А стена была ей необходима для поддержки, на случай если ноги подведут. Стоя в прохладном, тихом убежище каменного сарая, Нина смотрела на очертания фигуры Леннокса на фоне яркого дневного света и понимала, что никогда и ничего не желала так за всю свою жизнь, и к черту Марека, Кейт, последствия и все остальное!

Она смотрела на него бесконечно долгое мгновение, и время словно остановилось, как будто мир вокруг них взял передышку, а Нина была застенчивой балериной, боящейся выйти на сцену…

А потом Леннокс сделал быстрый шаг назад и с громким стуком захлопнул дверь сарая.

Дальше все произошло так быстро, что Нина оказалась захваченной врасплох, несмотря на всю свою решимость, на то, что сама, намеренно вела себя вызывающе и не думала ни о чем, кроме того, чего ей хотелось.

Но даже при всем этом ярость поцелуев Леннокса ошеломила Нину. Он целовал ее искусно, но крепко, настойчиво, словно где-то внутри у него пылал огонь, с которым ему было трудно справиться.

Лучшего поцелуя Нина и вообразить не могла. И она отвечала Ленноксу, отвечала со страстью, понимая, что это переломный момент в ее жизни, что поцелуй, возможно, лишь прелюдия, испытание или поддразнивание, предвестник того, что может или не может произойти потом.

Но тут был другой случай. Здесь все было серьезно и целеустремленно, это было реальностью, и Нину пробрало дрожью с головы до ног.

А потом они внезапно остановились, что вызвало у Нины огромное разочарование, она была уверена, что Леннокс, как истинный джентльмен, должен теперь извиниться и отступить назад. Все, что она знала о Ленноксе и его молчаливости, заставляло ее думать, что далее последует обсуждение, а возможно, и смущение. Ну а потом, может быть, ужин… и у нее упало сердце.

Тогда она просто шепнула ему на ухо:

– Еще!

– О-ох… – простонал Леннокс, отодвигаясь, тяжело дыша и глядя на Нину.

Снаружи доносился шум.

– Я должен… мне надо поговорить с рабочими…

Нина кивнула, не сводя с него глаз.

– Позже? – коротко спросил он.

А Нина удивилась тому, что все это время ее беспокоила его молчаливость, и она гадала, почему он не разговаривал с ней. Теперь она подумала, что слова им и не нужны.

Этот ужин с чаем был настоящей агонией. Хотя при других обстоятельствах он показался бы Нине просто волшебным.

Первые краски заката медленно розовели и наливались золотом, когда явилось множество фермерских жен с дополнительным угощением – с огромными блестящими пирогами и окороками, – и со всей округи собрались гости. Гигантские кувшины сидра, наполненные до краев, освобождались очень быстро, ломти домашнего хлеба с фермерским маслом и местным сыром поглощались на раз. Бен и толпа местных детей носились вокруг дома, гоняясь за кошкой, которая не слишком-то их боялась, бросали кусочки Парсли, приводя того в восторг, и тайком глотали немножко сидра.

Кто-то принес скрипку, и парочки тут же пустились в пляс по двору, люди пели и шутили. Нина и Леннокс просто смотрели друг на друга, не обращая внимания ни на что вокруг, неловкие и рассеянные. Нина была почти уверена, что любой и каждый без труда угадывал, что у нее на уме, она то и дело краснела, не могла сосредоточиться, постоянно остро осознавала, где именно находится Леннокс и в какую сторону смотрит, и сколько еще ей ждать момента, когда они смогут ускользнуть.

Наконец блюда начали пустеть, и по обоюдному согласию, едва проявив необходимую вежливость, Нина и Леннокс покинули гуляк и направились к ее амбару, окна которого смотрели в другую сторону от фермы и любопытных глаз.

Нина мельком подумала о том, не заставит ли Леннокса помрачнеть вид изысканных гардин, дорогой кухни и роскошной кровати, но он пока помалкивал. И в ту самую секунду, когда они очутились внутри, он сжал Нину и стал целовать так, что она задохнулась.