Строгие суждения - Владимир Набоков

С другой стороны, теперь он значительно снижает тон своих горделивых воспоминаний о том, как «редактировал» «Лолиту». Двадцать второго апреля 1960 года я был вынужден написать следующие строки редактору «Нью-Йорк таймс бук ревью» (в котором неизвестный мне господин комическим образом польстил г-ну Жиродиа): «Г-н Попкин, в своей недавней статье о мсье Жиродиа, первом издателе моей „Лолиты“, говорит, что „по просьбе Жиродиа я кое-что переделал в романе“. Мне бы хотелось исправить это абсурдное утверждение. Единственные изменения, которые довольно робко предложил Жиродиа, относились к нескольким тривиальным французским фразам в английском тексте, таким как bon, c’est moi, mais comment[168] и т. д., которые, по его мнению, вполне могут быть приведены на английском, и с этим я согласился».

Я стал проклинать свою связь с «Олимпией Пресс» не в 1957 году, когда наше соглашение, согласно г-ну Жиродиа, «стало отягощать» мои «мечты о грядущем богатстве в Америке», но уже в 1955 году, то есть в самый первый год моих отношений с г-ном Жиродиа. С самого начала я столкнулся с особой аурой, окружавшей его манеру вести дела, аурой небрежения, уклончивости, промедления и лжи. Я жаловался на эти особенности его поведения в большинстве писем к своему агенту, и та в точности доносила до Жиродиа мои жалобы, о которых последний умалчивает в рассказе о наших отношениях, длившихся десять лет (1955–1965).

«Не успел я получить обратно гранки [он получил их в июле 1955-го], – пишет г-н Жиродиа, – как Набоков послал мне телеграмму [29 августа, то есть после месяца жиродиаского молчания] следующего содержания: „Когда появится Лолита. Обеспокоен. Пожалуйста отвечайте на мои письма“ – мольба, которая столько раз повторялась в стольких телеграммах, посланных столькими авторами стольким [то есть мудрым, невозмутимым, благожелательным] издателям…» Напускная игривость и восхитительная дерзость этого замечания не должны никого одурачить. Г-н Жиродиа намекает здесь на застенчивые эмоции типичного молодого автора, вряд ли публиковавшегося ранее. На самом же деле в свои пятьдесят шесть лет я начиная с 1925 года состоял в деловых отношениях – длительных отношениях – с по меньшей мере двумя десятками издателей и никогда не наблюдал и подобия той сети торгашеских маневров и темных увиливаний, в которую г-н Жиродиа вовлекает свои жертвы (возможно, неумышленно, – кажется, это просто является частью его экстравагантной натуры). В действительности меня беспокоили два конкретных вопроса, и на них я не получал ответа. Основной вопрос относился к авторскому праву: книга должна была быть зарегистрирована в Вашингтоне на имя автора, и для этого мне нужно было знать точную дату публикации, с тем чтобы ввести ее в подаваемые на регистрацию документы. Восьмого октября 1955 года я наконец получил экземпляр опубликованной книги, но лишь 28 ноября, после еще нескольких «умоляющих писем», узнал, что «Лолита» вышла в свет 15 сентября 1955-го. Второй вопрос был финансового свойства – и оказался лейтмотивом «грустной», по выражению г-на Жиродиа, «неизящной истории „Лолиты“». Мой благодетель обязался выплатить мне аванс в 400 000 «старых» франков (около тысячи долларов), половину при подписании соглашения (датированного 6 июня 1955 года) и вторую половину – сразу после публикации. Он выплатил первую половину на месяц позже. Моя телеграмма не помогла выявить день, когда г-н Жиродиа заплатит вторую половину. Ему было проще оставить вопрос открытым. Я продолжал напоминать ему о втором чеке. Я написал ему (5 октября), что «пишу для удовольствия, но публикую ради денег». Заплатил он только 27 декабря, под сильным давлением моего агента, и более чем через три месяца после оговоренного срока второго платежа.

Мои беды с авторским правом не закончились. «С беспечностью» (используя словечко г-на Жиродиа) он присовокупил на титульном листе своего издания к формуле «Авторские права, 1955, В. Набоков» слова «и „Олимпия Пресс“». Двадцать восьмого января 1956 года я узнал от Агентства по авторским правам в Вашингтоне, что эта приятельская формула (на которую я не давал согласия) может вызвать проблемы при переиздании книги в Соединенных Штатах, которое должно было последовать через пять лет. Мне посоветовали получить от г-на Жиродиа документ о «передаче или отказе от прав», и я немедленно попросил его прислать мне такое письмо. Мне не ответили (как «стольким» авторам не отвечает «столько» издателей), я написал ему снова и снова, но только 20 апреля (то есть спустя три месяца) получил от него требуемое письмо. Интересно предположить, что стало бы с г-ном Жиродиа после выхода «нашей» книги в Америке, если б мне тогда не хватило предусмотрительности ее защитить.

К началу 1957-го я все еще не получил от «Олимпии» ни одного отчета о количестве проданных экземпляров книги, вышедшей в свет в сентябре 1955-го. Задержка давала мне право расторгнуть соглашение (см. 9-ю статью договора), но я решил подождать еще немного. Мне пришлось ждать до 28 марта 1957 года, и, когда отчет пришел, он не покрывал весь означенный в соглашении период.

Досадные задержки с «полуотчетами» немедленно возобновились. К концу августа 1957-го я не получил ни одного бюллетеня за первый семестр того года, который заканчивался 31 июля. Второго сентября г-н Жиродиа попросил меня о двухмесячной отсрочке, и я согласился подождать до 30-го числа того же месяца, но ничего не произошло, и, будучи сыт по горло этой ерундой, я сообщил ему 5 октября, что все права возвращаются ко мне. Он немедленно заплатил (44 220 франков), и я смягчился.

В особенно гнусном и глупом пассаже наш мемуарист соотносит мой отказ защищать свою книгу во Франции от местных магистратов и «читателей-филистеров» (как я писал ему 10 марта 1957 года) с моей просьбой (месяцем раньше) не упоминать «Корнелл» в кричащих заголовках, в которых он именовал меня «университетским профессором». Не вполне понимаю, что именно он имеет в виду. Только очень геликоидальный мозг может извернуть мою просьбу в подобие слабости. Поставив свою подпись под «Лолитой», я выказал свою полную готовность принять на себя любую ответственность, какую автор может нести за свою книгу; но доколе нездоровый вихрь скандала окружал мою невинную «Лолиту», я совершенно сознательно поступал так, как считал справедливым, дабы и тень ответственности не пала на университет, предоставивший мне невиданную свободу в проведении своих курсов (ни один из факультетов, под эгидой которых они номинально проходили, никогда не вмешивался в мои методы преподавания); не хотелось мне беспокоить и близкого друга, рекомендовавшего меня в университет, где я наслаждался этой истинно академической свободой.

Тем временем г-н Жиродиа все пытался вовлечь меня в свою кампанию против французской цензуры. «Наши интересы совпадают», – писал он; но это было не так. Он хотел, чтобы я защищал «Лолиту», но мне было непонятно, как мою книгу можно рассматривать в отрыве от его двадцати, или около того, похотливых изданий. Я не хотел защищать даже «Лолиту». В статье он повторяет один из своих излюбленных аргументов, а именно: что без него «Лолита» никогда не была бы опубликована. Как я написал ему 3 августа 1957 года, я был (и остаюсь) глубоко благодарен ему за то, что он напечатал книгу. Но должен также заметить, что он был не тем человеком, которому следовало браться за эту работу; у него не было средств, чтобы достойно выпустить «Лолиту» – книгу, которая так разительно отличалась, своим словарным запасом, структурой и предназначением (или, точнее, отсутствием оного), от его несравненно более примитивных коммерческих затей, таких как «Биде Дебби» или «Нежные бедра». Г-н Жиродиа сильно преувеличивает свое могущество. Если бы Грэм Грин и Джон Гордон не схлестнулись столь чудесным образом в Лондоне[169], «Лолита» – в особенности ее вторая часть, которая отвратила так называемых «любителей», – вполне могла бы окончить свои дни в общей могиле «Спутников путешественника», или как там еще назывались зелененькие книжки «Олимпии».