Военный врач. Хирургия на линии фронта - Дэвид Нотт

В тот вечер мы все сидели и болтали в столовой наверху. Я еще не познакомился с двумя новыми хирургами общего профиля, но в остальном здесь были все те же лица, не считая двух ушедших младших хирургов. Вся семья снова была в сборе, и для меня было огромной честью вернуться сюда.

Я не мог не заметить, что они ведут себя иначе и выглядят опустошенными. Реактивные самолеты обстреливали любую движущуюся цель. Передвигаться по городу стало чрезвычайно опасно, особенно в последние несколько месяцев. Вероятность быть убитым при передвижении между больницами составляла примерно один к четырем. В предыдущем году в Алеппо жило около двух миллионов человек, а теперь число жителей сократилось до трехсот пятидесяти тысяч – оставшиеся были либо слишком больны, чтобы уехать, либо слишком упрямы, либо же у них попросту не было на это денег.

Сидя там, мы слышали гул пролетающих вертолетов. Я подошел к выбитому окну, и мне сказали быть осторожным: никто не знал, куда упадут бомбы. Нужно было прислушиваться и быстро бежать в бомбоубежище, если шум двигателя усиливался. Порой вертолеты сбрасывали бочковые бомбы с высоты три километра, и тогда их вообще не было слышно. В таком случае о нападении оповещали лишь взрывы.

Я провел беспокойную ночь, думая о том, что меня ждет в ближайшие недели. Атмосфера в больнице и среди коллег была совсем другой – нервной, напряженной. Эта поездка казалась еще более опасной, чем предыдущая, и я снова подумал, не переоценил ли свои силы.

На следующее утро меня разбудил грохот взрывов. Они звучали где-то вдалеке, но один прогремел совсем близко, и вся больница содрогнулась. Мы с Аммаром надели хирургические халаты и спустились в операционную. Вой сирен приближающихся машин скорой помощи оповестил о поступлении раненых.

Таковы были разрушительные последствия бочковых бомб. Большинство крупных зданий Алеппо были бетонными, и при попадании бомбы они взрывались облаками токсичной пыли, которая покрывала всех, кто находился внутри и поблизости снаружи. Я подошел к одному из пациентов и не мог разобрать, кто передо мной и в какую сторону была повернута его голова – ее покрывал сантиметровый слой пыли. Мне дали мокрую тряпку – оказалось, это самый необходимый медицинский инструмент, потому что с ее помощью можно было смыть пыль и определить, где у человека лицо. Передо мной оказалась женщина. Я открыл ей рот, который был набит бетонной пылью. Разумеется, она была мертва.

Я подошел к остальным пациентам, чтобы помочь. Такой же толстый слой пыли смыли с маленького ребенка с ужасным осколочным ранением – у него не было нижней части одной ноги и средней части бедра. Кроме того, он явно потерял много крови. Я наложил жгут и позвал анестезиолога, чтобы как можно быстрее доставить мальчика в операционную. Один из новых хирургов явно не разделял моего энтузиазма, поэтому я повернулся к Аммару и попросил помочь. Мы оперировали мальчика почти три часа, но, к несчастью, он вдохнул слишком много пыли и через несколько часов умер.

Вскоре я наткнулся на того нового хирурга, и он сказал, что, по его мнению, вся наша затея была совершенно напрасной: все покрытые пылью пострадавшие, которых он оперировал, в итоге скончались. Он не стал говорить «не утруждайся», но все больше убеждался, что любого поступившего в больницу после взрыва бочковой бомбы ждала смерть. С его точки зрения, я только что прибыл из внешнего мира, толком не понимая, что сейчас творится в Алеппо, а разница по сравнению с 2013 годом, безусловно, была разительной. Тогда у большинства наших пациентов были огнестрельные раны, и мы спасли много жизней – случались недели, когда удавалось спасти каждого, кого к нам доставляли. Этот врач был крайне подавлен происходящим, из-за чего стал чрезвычайно циничным.

День за днем мы видели, как привозили целые семьи, чьи дома были разрушены бочковыми бомбами. Главы семейства среди них почти никогда не было – мужчины либо уходили на поиски пищи, либо участвовали в боях. Большинству детей, которые нам попадались, не было и десяти. Некоторых доставляли уже мертвыми – они были покрыты пылью, но никаких других следов на них не было: они либо умирали от ударной волны, либо задыхались. У других были осколочные ранения от бомб или раскаленных докрасна летящих обломков. Мы часы напролет работали в операционной, изо всех сил пытаясь подлатать раненых и облегчить их страдания.

Слава богу, в середине моей миссии выдалось несколько дней затишья: авиаудары прекратились, и бочковые бомбы больше не сбрасывали. Абу Мухаммадейн вспоминал, каким красивым был Алеппо до войны и как сосуществовали в гармонии все религии и вероучения. У нас зашел разговор о религии и Боге, и я спросил у него, не осталось ли где-нибудь открытой христианской церкви. Как оказалось, одна до сих пор стояла в Старом городе.

Хоть я человек не религиозный – в том смысле, что не хожу каждую неделю в церковь, – все-таки верю в Бога и не раз обращался к нему за помощью, о чем уже упоминал. За предыдущие несколько недель я повидал множество смертей и уже очень давно не ощущал себя столь близко к Богу – у меня возникло огромное желание помолиться. Кроме того, я знал, что Элли при любой возможности во время обеда ходила в церковь, что была рядом с ее работой, и молилась там за меня.

Аммар, я и еще несколько человек отправились вместе с Абу Мухаммадейном на его разбитой машине в М2, еще одну травматологическую больницу неподалеку от линии фронта. Здесь нас встретил фельдшер, который хорошо знал местность и согласился проводить нас до церкви. Мы направились по каким-то закоулкам и в итоге оказались в Старом городе. Уцелевшие дома давали представление о том, насколько красивым был когда-то Алеппо. Мы обошли базар с заброшенными прилавками, после чего проводник завел нас во двор с фонтанами. Каким-то чудом ему удалось их включить, вода каскадами взмыла в воздух, играя на солнце, и появилась радуга. Посреди всех ужасов войны это было невероятно захватывающим зрелищем.

Мы спустились по ступенькам в купальню с голубой мраморной мозаикой, а затем продолжили путь мимо деревянных домов с нависающими над узкими улочками верхними этажами, направляясь к великой мечети Омейядов Алеппо. Построенная в начале VIII века, она предположительно хранила останки Закарии, отца Иоанна Крестителя. В 1090 году было закончено строительство минарета – наверное, он был очень красивым, но из-за бомбардировок практически полностью уничтожен. Сложно было представить былую славу мечети, от нее остались руины. В стенах были отверстия, которые служили бойницами. Было больно видеть столь неуважительное отношение к месту такой необычайной красоты.